Жара - Ральф Ротман Страница 5

— Что здесь происходит? — Он смотрел мимо Де Лоо на заднюю стенку. — Почему кухня темная?

— А с чего бы это ей быть светлой? — спросила женщина.

— Что, Клаппу еще нет?

— Никого нет. Одна я тут.

— Вот свинья! Ну погоди, я ему покажу. — Он прищурился и выпятил подбородок. — А это тут кто?

— A-а, этот. Я думаю, новый водитель.

— Вот как, новый водитель. Ездит тут на метле по всему помещению, или как прикажете понимать? Вот уж не знал, что людей на работу нанимаешь теперь ты.

— И в мыслях не было! Но у него такое симпатичное лицо, тебе не кажется? Мог бы взять его и испытать…

Мужчина, уже за порогом, с такой силой хлопнул дверью, что она снова открылась. Он уходил, печатая следы на снегу. Женщина состроила ему в спину гримасу.

— Босс? — спросил Де Лоо.

— Боже упаси! Тогда мне пришлось бы забирать документы. Это повар, наш Эмиль. Без него тут все дело встанет, к сожалению, приходится признать. Дебошир. Вообще-то он строительный рабочий, из Нойкёльна [10]. Характер — соль с перцем, и манеры как у босяка. Знаете, как он называет моего Ксанфа?

— Понятия не имею.

— «Кусок дерьма». Представляете? «Пошел вон, кусок дерьма!» А иногда и еще хуже выражается. Но готовит этот тип хорошо. В самом деле вполне прилично.

Грохот и дребезжанье металлических рольставней заставили барак содрогнуться, вскоре над кафелем вспыхнул неоновый свет, потом погас, вспыхнул еще раз и внезапно придал всем предметам реальные очертания: вдоль продольной стены стояли десять или двенадцать котлов, работающих на газе, подобно тем, которыми пользовались когда-то для кипячения белья в подвалах домов; напротив них несколько электроплит с чугунными сковородами, каждая из которых размером со стол, сверху огромные эмалированные крышки и специальные приспособления для выгрузки. Кроме того, колода для рубки мяса, вся в зазубринах, резательная машина с рабочими поверхностями из отполированной стали, а середину помещения занимал конвейер, в конце которого громоздились составленные горой друг на друга до самого потолка опасно покосившиеся зеленые ящики из полистирола. Тень от них падала на запотевшую стеклянную дверь, на схемы окороков на стене, разделки свиных туш, сортов сосисок.

Несколько ступенек вели наверх в посудомоечную с огромными каменными раковинами, над ними большой картонный барабан с моющим средством «Приль». Повар, все еще в пальто, быстро прошел по кухне и рванул дверь конторы.

— Уже десять минут восьмого, и все еще ни одной собаки! Ни души! И никакой подготовки. Если твой любимый Клаппу еще появится сегодня, я изрублю его на мелкие куски, и завтра у твоей шавки будет на обед свежее мясо.

Старая женщина нервно заерзала на краешке письменного стола и подняла зажатый в руке бутерброд, словно это был камень.

— Никакая он тебе не шавка! Оставь наконец собаку в покое, ты, пивной котел! Ей тоже хочется жить!

Повар посмотрел на Де Лоо, черты его лица выражали сейчас неуверенность, во взгляде сквозило беспокойство.

— Послушай, я, правда, не знаю, возьмет ли тебя старик, но ты можешь кое-что для себя сделать. Мне необходимо на рынок. Вон там сзади лежит фасоль, двадцать четыре мешка. По два мешка высыпешь в каждый котел и зальешь их водой, вот здесь шланг и подключение к воде. Фасоль должна полчаса размокать. Если я все еще не вернусь, спустишь воду, нальешь свежую и бросишь в каждый котел по лопате суповой зелени, она вон в том бачке. В холодильной камере за той дверью найдешь двенадцать ведер нарезанного луку. Затем включишь газ, он зажигается автоматически, и поставишь на третью степень. И будешь мешать, мешать, мешать, для этого у нас тут есть специальные весла. Не давай гуще пригореть, фасоль ни в коем случае не должна пристать ко дну, слышишь? Ни в коем случае! Старушка, ты ему поможешь!

— Кто, я? Ну конечно, Эмиль, ясное дело. — Женщина с радостью пошла за мужчинами на кухню.

Я раньше часто готовила, тебя тогда тут еще не было. Яйца под горчичным соусом, очень пикантная закуска. Или творог с льняным маслом. Езжай на свой рынок, мы уж тут как-нибудь сварганим супчик.

Де Лоо поднял мешок, а повар, пройдя тамбур, отделенный прозрачным пластиком, и стоя уже в падающем снегу, всунул еще раз назад голову.

— А дворняжка останется сидеть в конторе!

В кухне стало теплей. Узкие окна наверху запотели, по стенам стекал оседавший водяной пар. Лопатки мешалок были шершавыми, измочаленными, а ручки отполированными до блеска, и человек в джинсовых брюках с нагрудным карманом и толстом пуловере сунул одну из мешалок в суп.

— Понимаешь, он на полу, на четвереньках. Сдался. Тяжело дышит, как загнанный зверь, и я вдруг замечаю, что на нем моя рубашка, точь-в-точь такая же, небесно-голубая. Представляешь, ну, думаю, теперь все закончится мирно. Надеюсь, мне не придется его еще и… То есть, я хочу сказать, он же абсолютно здоровый человек, в расцвете сил, под шестьдесят, как и я. И брюки со стрелкой. В конце концов, каждый может разок проиграть. Оглядываюсь по сторонам — стадион полон. И ни одного пальца, не показывающего вниз, ни одного… Ну что делать, приказ есть приказ. Достаю из-за пояса нож, охренительная такая фиговина, иду на него…

Он нагнулся и уменьшил газ под котлом — сине-голубой огненный венчик.

— Тут уж деваться некуда, вот тебе мое слово. Или он, или я. А он даже глаз не поднимает. Полностью сдался. Хрипит только, бедняга, небось отец семейства, маленькая дочка, а я все равно должен это сделать, иначе они меня… Проклятая ситуация. Я вообще не пришел бы на этот бой, если бы мне раньше про правила-то… Они требовали его голову, темно-русую, с плешью вот тут, а я представил себе, что его мать сидит среди публики или его жена, гладившая ему брюки, и думаю: парень, как же ты это сделаешь? — Он расстегнул молнию на пуловере и перешел к следующему котлу. — Как мне его прикончить, не сделав ему больно?

Он энергично помешал суп. Деревянная лопатка мешалки заскребла по дну.

— И потом, дружище… Такое ведь никому не расскажешь. Так жутко было, я встал в кровати почти в полный рост. Мне кажется, я даже кричал.

Он снял бесплатные очки по рецепту из больничной кассы, потер стекла о рукав и уставился в суп.

— Я определенно не самый чувствительный человек. Служил в Народной армии [11]и все такое. Но с тех пор, как мы стали Западом… Я хочу сказать, я все еще живу в Марцане [12]. Но теперь мы имеем этот Запад, и мне все время снятся кошмарные сны. До этого ничего подобного не было. — Он обернулся. — А тебя как зовут-то?

— Симон.