Прокол (сборник) - Валд Фэлсберг Страница 5

«Саня, прости-и-и! Сань, прос…»

Хреново звучит. Вот чесслово, хреново…

И неудивительно. Вон, эти темные, дремучие дома… Возлюбленный их боится. Почему? Не знаю. Дурак. А там дальше домов больше нет…

Кубарем лечу вниз по лестнице. Штаны… Куртка на плечи… На улице тепло, но голым я чувствую себя беззащитным. Вон, под лесенкой… Да, да — здесь! Топор… Ноги… Мгновенно завязываю бутсы. Без них я словно связан.

Фуфло. Маневр. Нет, с топором я точно чувствую себя уверенно. В детстве научился и об руку вертеть, и кидать на втык… Но не рубить же кого-нибудь! Нашли людосека… Не терплю хоккей. Просто прогнать, прогнать… Дабы отстали от той бляди! Тоже ведь людью считается…

Темная улица. Не могу поверить, что я на улице. Совсем один. Странно все-таки… Абсолютно один.

Крики режут слух. Совсем другие крики. Надорванные, утихающие, отчаянные… Без разницы, слышит кто или нет. Так человек кричит абсолютно один.

Ковыляю к пустому темному концу улицы. Высокий холодный забор новостройки. Одиноко…

Анна каренина уже лежит наповал… Вдоль. И тот, что пинает, — такой покрупнее. В общем — здоровенный. Тот, другой — держит его за локоть. За локоть!

Подхожу… Или все-таки не стóит? Пусть сами…

— Прекрати!

Мой голос. До чего ж неуверенный голос! Если б можно было повторить… Руки судорожно сжимают рукоять топора.

Внезапно наступает тишина. Пинки прекращаются, баба затыкается.

Они стоят против меня. Оба. Как лоси. Ничего не происходит.

Mне сейчас следует сказать: «Уважаемый сэр, отпустите, пожалуйста, леди!» Короче, матом покрыть: «Вали, за ногу, пока…»

— Вали… — я вяло начинаю сухим горлом и вдруг, испуганный собственной хилостью, отчаянно реву изо всей силы:

— Не понял?!

Почему я не двигаюсь? Чего я здесь упрашиваю?! Вдруг жалею о своей дурной выходке. Не бежать ли?

Как — бежать?! На меня ведь никто не нападал. Это я нападаю!

Прожонглировав штуковиной восьмерку об руку — пусть видят, что прибор меня слушается, — рисую круг длинному перед пятаком.

— Убью, падла!

Еще мах. Сила! Сила развязалась! Только не остановиться! Никого я не собираюсь рубить! Мне движение нужно. Я могу! Нервы сдают перед стартом. На старте всегда кажется, что противник сильнее. Как только бег пошел, ты чувствуешь свою силу.

— Убью, убью!!!

Большой отскакивает. Большой рвет когти. Прямо к забору. Я машу, он удирает. Ощущаю лихой восторг. На моей улице ты свою шлюху колотить не будешь!

Только не уняться! Движение, движение!!!

Большой упирается в забор. Зачем, дурак, зачем?! Чего не бежишь? Сгинь же!

Он прижался к забору. Я, как дурак, машу топором. Ну сколько можно? Секунды текут, руки устают… Не рубить же!

Вдруг немеет спина. Мурашки холодными ножками расползаются по коже. Где второй?!

Разворот, мах… Изо всей силы черчу дугу топором вокруг себя — в боковом отскоке, чтоб не остаться спиной к большому…

Лицо прямо за спиной… Поднятая рука… Последний момент! Другой был прямо за мною. Не будь он таким растяпой…

Бах!

Падающее тело…

Удар свиреп. Аж пальцы заболели. Топор укатывается по дорожному гравию.

Не осознаю больше своих рук. Едва умудряюсь не потерять из виду, что они делают. В решающие моменты полагаюсь на свои конечности гораздо больше, чем на голову.

Я — один против большого. Маленький, с голыми руками… Малый, да удалый.

— Убью гада! — слышу голос. Не мой.

Руки движутся, ноги мелькают, призрачно мерцает листва деревьев. Рука хватает из пыли рукоятку… Моя рука.

Двигаюсь я, движется большая тень. Спина упирается в забор стройки. Клетка, клетка! Я заперт! Кисти сжимают инструмент, локоть ударяется о доски, размах не удается… Зато нога свое дело знает. Острым носком — прямо по яйцам. Я свободен!

Кто орал?

Я?

Он?

Оба?

Боль ужасна. Проклятая щиколотка! Счас завалюсь! Зубы сжимаются и прихватывают заодно и щеку. Руки истерично машут топором.

На те, на те, на!

Обух топора ударяется о голову.

Бах.

Скорее типа плях.

Это был не обух.

Большой на ковре дергается. Нога вяло царапает влажный дорожный гравий. А лицо…

Охватывает болезненный покой. Обвожу взглядом вокруг. Меньший лежит на боку. Там же, где упал. Не дернулся даже. Под ухом сероватая земля кажется почерневшей. Или всего лишь видение? Короткое замыкание в раскаленных нервах?

Спасенная эвридика вскарабкивается на ноги. До меня доходит, что все действо пролетело за считанные секунды.

Я не чувствую себя рэмбо… Чувствую последним лохом.

Летний ночной бриз жалит, как в лютую стужу. Спину покрывает гусиная кожа…

Все. Хана! Хочу домой. К чертям все! Кричите, бейте, потрошите друг друга — делайте тут, нахуй, что припрет! У меня здесь рядом дом… Домой хочу! Расхлебывайте сами свое говно, оставьте меня в покое!!!

Лицо. Широкая морда, растрепанные, соломенно-желтые волосы с полувершковыми темными корнями… Помятая одежда… Содранный подбородок, кровавый рот, отвисший мешок навалился на глаз… А другой глаз — открыт. Глаз стреляет. Глаз зигзагами измеряет мое лицо, мой стан, мое…

Пялюсь в глаз женщины. Почему ты здесь?! Почему ты еще не далеко, далеко отсюда?! Чего тебе надо от меня?! Mне плохо…

Иди, женщина! Иди своей дорогой! Сгинь с моей улицы! Туда — во тьму. И не приходи никогда больше…

Чо пялишься?!

Мои черты впитываются в чужое сознание. Как барельеф в скалу. Как черничный сок в скатерть.

Она поворачивается. Молча делает шаг. Другой. Шаги мелькают, ускоряются, все быстрее и быстрее… Развевается рвань юбки…

Она не бежит во тьму. Нет, она ковыляет обратно! Назад по улице! Как ночная бабочка — к свету…

Впереди — тусклое окно моей спальни. Дальше — освещенный номер коттеджа Петуховых. Еще полсотни шагов, и она уже будет там. На свету. Дом за домом, один за другим, как зубы в челюсти.

Ноги мелькают швейной машинкой.

Ее.

И мои.

Только не домá!

Подожди! Не надо кричать… Беги, только не кричи!

Чужие ноги путаются. Тело неловко падает. Я помог. Мне желтая карточка.

Крик. Оглушительный крик. Счас распахнутся все окна!

Не ори!

Не ори!