Библия-Миллениум. Книга 2 - Лилия Ким Страница 5

Это был все тот же здоровяк, что вчера хлопал Давида по плечу.

Через полчаса он увидел его в окружении «лучших дамских окорочков», рассевшихся на перекладине штанги, как на насесте. Медведь со смехом поднимал их и опускал.

Ничего не хотелось делать. Через силу пройдясь по основным группам мышц, Давид ушел. На следующий день Самуила снова не было, и многие последующие дни тоже. Давид отчаялся когда-либо встретить его снова.

Причесывая волнистые волосы, с каждым взмахом гребня юноша чувствовал все большее раздражение. В конце концов с гневом отшвырнув расческу, он разлохматил сверкающие золотые волны руками, покидал в сумку первые попавшиеся вещи и, насупившись, пошел на тренировку.

По дороге зашел в аптеку за фиксатором колена и в гастроном за творогом. Все его раздражало, особенно толкущиеся под ногами тетки.

В аптеке была очередь. Клуша, стоявшая перед ним, глубокомысленно прижав палец к щеке, долго молчала, а затем изрекла: «А зачем же я пришла?» Потом долго думала, спрашивала что-то, говорила, что дорого… «Ну вот, выйду и вспомню! Хотя нет, вспомню, когда домой приду!»

Давид плотно сжал челюсти, но ничего не сказал.

В гастрономе перед ним юркнула молодая мамаша. Подвижность мимических мышц роднила ее с мартышками. За руку она держала толстощекого ребенка, у которого вся физиономия была в шоколаде.

— А почему у вас к чаю ничего нет?! — с ходу наехала она на продавщицу.

Та ощетинилась и затявкала в ответ:

— Как нет? Вот целая полка! И кексы, и торты вафельные, и все что нужно…

— А… А чего-то я не вижу… А! Вижу! (Так кричал «Земля!!!» матрос Колумба, увидев Америку.) Что же мне теперь выбрать…

Ребенок дергал мамашу за руку и пытался вырваться.

— Стой спокойно! (У меня тут Америка!)

Давид потерял терпение, он опаздывал.

— Слушайте, можно я возьму, пока вы думаете!

Женщина тут же обернулась с искаженным от ярости лицом. Но, увидев Давида, расползлась в приторной улыбке, как раздавленная перезрелая дыня.

— Ой… конечно… А что мне взять, как вы думаете? — и захлопала ресницами, отчего комочки туши посыпались черными градинами.

Давид сложил губы в улыбку Мефистофеля и, наклонившись к уху кокетничающей мартышки, отчетливо выговаривая каждую букву, прошептал:

— ХУЙ!

И знаете что — мартышка широко разинула рот.

«Пизды!!!» — фанфарами гремело в голове Давида всю оставшуюся дорогу.

В таком вот настроении он вошел в залитый светом зал, и первым, кого там увидел, был Самуил. Давид сделал попытку скрыться, но было поздно. Самуил заметил и потертые бесформенные штаны, и длинную майку с вылинявшим рисунком, которая надежно скрывала все телесные достоинства Давида.

Самуил подошел к нему, пожал руку, обнял.

— Что-нибудь случилось? — спросил он, заметив складку между бровей Давида.

Давид весь покраснел от стыда за свой внешний вид, но, встретившись с лучащимся счастьем взглядом Самуила, только мечтательно вздохнул.

В этот момент за ними с удивлением наблюдал еще один человек — тот самый, здоровый, как медведь. А звали его Голиаф.

Давид не отходил от Самуила. Он был восхищен, как будто парил от счастья, такими легкими упражнения не были никогда. Он не уставал и ни в чем не хотел уступать Самуилу. Одобрение, которое тот выражал, кивая, улыбаясь, приподнимая брови, превращало Давида в Геракла.

В этот вечер Давид едва добрался до постели. Едва ощутил блаженство отдохновения, разливающееся по натруженным мышцам, мгновенно уснул.

Ему снился Самуил в наряде варвара, скачущий на разгоряченном вороном коне, с копьем наперевес… Затем Самуил превратился в кентавра и галопом понес Давида на своей спине через поля, леса, озера…

Стало как-то мокро, и Давид проснулся. Он был весь облит собственной спермой. В голове у него слегка помутилось от мелькнувшей, как молния на горизонте, догадки. Но он тряхнул головой и поспешил уснуть быстрее, чем эта молния примет хоть сколько-нибудь отчетливый вид.

На следующий день в раздевалке Голиаф грубо толкнул Давида плечом. Давид вопросительно посмотрел на него, ожидая извинений, но Голиаф молча сплюнул сквозь зубы и вышел. Давид был удивлен таким неожиданным всплеском агрессии. Чем он мог его вызывать? Почему-то ему настойчиво показалось, что это как-то связано с Самуилом… Не верящий в интуицию, Давид гнал от себя эту мысль, как назойливую муху.

* * *

В жизни Давида наступила черная полоса. Он не мог нормально заниматься учебой, стал невыносимо рассеянным, завалил контрольный тест. Не мог полноценно тренироваться из-за участившихся придирок Голиафа, который толкался, лез вперед Давида на тренажеры, даже если было очевидно, что те ему в настоящий момент не очень нужны. Давид сменил бы зал, но…

Впрочем, Самуил все равно не появлялся. Он как будто забыл про Давида.

Чувство обиды гнало в другие спортивные клубы. Но почему-то ни один не подходил. Не то что бы там было что-то не так… Просто не нравились. Не нравились, и все.

Давид возвращался в свой клуб, раз за разом сталкиваясь с Голиафом, с его непонятной ненавистью, агрессией, тупым стремлением устроить ссору. И однажды он был вознагражден. Самуил вошел, загорелый, со сверкающей улыбкой. Его майка, как всегда плотно облегавшая тело, была белоснежной, словно платье невесты.

Давид замер… и все ему простил. Оказалось, что Самуил просто был в отпуске! Отдыхал, загорал и наслаждался жизнью. Пока он об этом рассказывал, мечтательно запрокинув назад свою прекрасную голову и подняв вверх божественные руки, Давид был счастлив. Просто потому, что видит Самуила, вдыхает его запах. И одновременно с этим он был несчастен. Собственно, причина печали ему самому казалась нелепой — он был обижен, что Самуил… поехал отдыхать без него. Тем более что в рассказе постоянно мелькало «мы». Кто «мы»? Холодная змейка ревности заползла в пылающее сердце Давида и прочно обосновалась в нем.

— Воркуем? — елейно спросил проходивший мимо Голиаф. Эти слова прозвучали, словно брошенный камень, нарушивший спокойствие озера.

— Что ты ко мне пристал? — вскипел Давид. Близость Самуила стала катализатором накопившегося возмущения.

— Я к тебе не пристаю! — противно, мелко захихикал Голиаф. — Я не из вашей братии.

— Из какой еще братии? — Давид не понимал, о чем идет речь. Сосуд на его виске стал нервно пульсировать. Неясная мысль отчаянно стучалась в капитальную перегородку между сознанием и бессознательным.

— Из пидоров! Вы же голубые? Во всяком случае, ты точно! — гомофоб больно ткнул пальцем в грудь Давида.

И в следующую секунду кулак Самуила на несколько минут вырубил Голиафа из жизни.

В голове Давида поднялся пятибалльный смерч. Он грохнулся на ближайшую скамейку — сны, догадки, предчувствия пронеслись ураганным вихрем, не оставив в душе ничего целого!