Садовник (сборник) - Валерий Залотуха Страница 49

Баба Шура, Председатель и Полковник кинулись к окну.

В Малые Иваны въезжала яркая колонна мотонарт, штук примерно с десяток. На передних развевался голубой флаг.

– ООН, – вглядевшись в него, прошептал Полковник.

– Что? – не понял Председатель.

– Организация Объединенных Наций. – Мои! Мои! – кричала Забродина и как черная птица летела по белому снегу навстречу заокеанским спасителям. Она так разволновалась, что хотела обнять и расцеловать первого попавшегося, но тот оказался негром, второй попавшийся был желтолицым и узкоглазым, и все же третьего – здоровяка-бородача Зоя Каллистратовна обняла и расцеловала трижды. Тот восхищенно глянул на русскую женщину и подарил ей голубой ооновский флажок.

Забродина оглянулась, увидела робко скучившихся вдали односельчан, подняла флажок над головой и победно им помахала.

Зоя Каллистратовна была счастлива. Возможно, это был самый счастливый день в ее жизни. В разноцветных пуховиках и дутых синтетических сапогах ооновцы в Малых Иванах выглядели как американские астронавты на Луне. Лопотали они не по-нашему, и это удручало. Забродина покрутила головой и среди чужих лиц увидела родное. Лицо было женское, серое, с запавшими глазами. Впрочем, вначале было не лицо, а одежда, по которой и была опознана соотечественница. Она была в дубленке, павлово-посадском платке и сапогах, какие носят, как солдаты, все наши женщины.

– Вы переводчица? – кинулась к ней Забродина с вопросом.

Женщина закурила, глубоко затянулась и вопросительно посмотрела на малоивановку.

Забродина улыбнулась:

– Мне никто не верил, что вы приедете.

Переводчица еще раз затянулась и проговорила, одновременно по частям выпуская дым изо рта:

– Ну, что тут у вас, показывайте.

– Начнем со слона? – предложила Забродина.

Переводчица равнодушно пожала плечами и, обернувшись, что-то объявила иностранцам. Те закричали «оу» и зааплодировали, не снимая разноцветных перчаток.

Они точно так же зааплодировали и закричали «оу», когда увидели слона.

– Сами видите, а каких условиях содержится животное, – рассказывала Забродина. Она волновалась, но вид робко стоящих в отдалении односельчан придавал ей силы. – Санитарное состояние неудовлетворительное, рацион питания однообразный, фруктов нет, витаминов не хватает…

Переводчица была специалистом старой школы, высокого класса: она говорила иностранцам не то, что им говорили на русском, а то, что они должны были услышать на английском. Каждая ее фраза вызывала восторженное «оу» и аплодисменты.

Малоивановцы хотя и робели, но потихоньку подбирались поближе…

После слона Забродина показала ооновцам льва. Высокие гости слегка струхнули, но «оу» прокричали и похлопали.

– Чего это они кричат «о-о, о-о…»? – задался вопросом Мякиш.

– ООН, – пришел на помощь с ответом Чучмек.

Малоивановцы согласились: было логично, что ооновцы кричат «ООН».

Потом были зебры и страус. Если гости смотрели на зверей, то хозяева смотрели на гостей. Особенно интересовали афроамериканцы. Катя с Тосей скрытно показывали пальцами на негритянку, горестно качали головами и соглашались, что та – вылитая Кончита.

Кенгуру вызвала восхищение.

– Russian miracle! – повторяли гости, глядя и на спящего в костюме, но босого Афоню.

– Что это они про нас говорят: «Рашен…» – поинтересовался у Председателя Зароков.

– Подойди спроси, – предложил старшина.

– Боюсь, – объяснил свое состояние Егорыч.

– Да я тоже боюсь, – признался милиционер.

Переводчица вытащила из пачки «Явы» очередную сигарету и устало спросила:

– Ну, всё у вас?

– Есть еще медведь! – вспомнила Забродина. – Не спит, а кормить нечем.

Переводчица крикнула всего лишь одно слово, и иностранцы в который раз закричали «оу!».

– Как заведенные, – посочувствовала им Тося.

– Цивилизация, – объяснил Сорокин.

Медведь чуть не подложил свинью. Хотел угнать мотонарты. Благо Сухов не растерялся, вскочил на другие и остановил хулигана. Иностранцы были в восторге, и даже переводчица изобразила подобие улыбки.

– Неплохой номер…

– Йес! – согласилась Забродина, уже начавшая забывать родной язык.

На этом бы все и закончить, но тут Кончита навстречу летит. Наряжалась, видно, и опоздала… В сарафане и кокошнике с косой и бутафорским хлебом-солью.

– Без этого, конечно, не смогли, – поморщилась переводчица.

Тут Егорыч все же осмелел и тронул ее за рукав.

– Товарищ переводчица, я извиняюсь, а что это они говорят: «Рашен…» – Председатель попытался выговорить второе слово, но не получилось.

– «Russian miracle»? Русское чудо, – перевела переводчица.

Председатель замялся.

– А это они… в каком смысле?

– В том самом, – ответила женщина и покрутила у виска пальцем. – Вы кормить-то думаете их, русское чудо?

– Кормить? – растерялся Председатель. – Чем… кормить?

– Чем их обычно кормят? Водкой, икрой, блинами…

– Так мы не знали… Блинов-то уж напекли бы… Если б знали…

Подобравшиеся ближе малоивановцы закивали, уверяя, что блинов-то уж обязательно напекли, если б знали.

– А вас что, не предупредили, что через вашу деревню будет проезжать экологическая экспедиция ООН «Чей снег белее»?

– Чей снег белее? – заинтересовались малоивановцы.

– Вот они и ездят, выясняют…

– А мы не знали.

– Весь мир знает.

– Так то мир. А у нас телефон за неуплату отключили, радиопровода порвались, а телевизоры – у кого совсем не показывают, а у кого показывают, а ничего не видно. Да нам и некогда их смотреть, хозяйство у всех…

Переводчица бросила окурок в снег и, глядя на этих людей с жалостью и презрением, спросила:

– Как же вы тут живете?

Малоивановцы растерялись, почувствовали себя виноватыми.

– Живем, – робко ответили они и, немного обидевшись, прибавили: – Не хуже других!

Это они сказали, когда переводчица уже уходила. Она выкрикнула какую-то короткую фразу иностранцам, и те впервые не закричали «ООН» и не захлопали, а быстро и деловито уселись на свои агрегаты, выстроились в цепочку и по-английски, не прощаясь, уехали. Будто не было их вовсе. Правда, следы остались. Но ненадолго, потому что почти сразу пошел снег, пушистый малоивановский снег, самый белый на свете.

И поняли тогда малоивановцы, что не только своим, но и чужим они не нужны. И потекла неторопливая сельская жизнь дальше – с радостями своими и печалями.