Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау - Джуно Диас Страница 49

Кабрали, как вы уже догадались, принадлежали к племени счастливчиков. Летом они «брали взаймы» дом у родственников на побережье, где проводили не менее трех недель. Дочери Абеляра, Жаклин и Астрид, купались и играли на мелководье (нередко страдая от мулатообразного нарушения кожного пигмента, сиречь загара) под зорким наблюдением матери, которая, из опасения усугубить темный оттенок собственной кожи, не выходила из-под зонтика, – отец же, когда не слушал военные новости, бродил вдоль кромки воды с невероятно сосредоточенным видом. Пополневший с возрастом, он шагал босой, раздевшись до рубашки и жилетки, закатав брюки до колен; его полуафриканские кудри красиво развевались на ветру. Порой осколок раковины или издыхающий мечехвост привлекали его внимание, и он становился на четвереньки, изучая находку через окуляр ювелира, и тогда он походил – к восторгу дочерей, как и огорчению жены, – на пса, нюхающего дерьмо.

В Сибао еще живы люди, помнящие Абеляра, и они расскажут вам, что он не только был блестящим врачом, но и обладал выдающимся интеллектом, проявлявшимся в неиссякаемом любопытстве, обширности познаний, иногда пугающей, и особой склонности к лингвистическим тонкостям и разного рода умствованиям. Бьехо, старик, много читал на испанском, английском, французском, латыни и греческом, коллекционировал редкие книги, защищал заморский абстракционизм, печатал статьи в «Журнале тропической медицины» и увлекался этнографией, беря пример с Фернандо Ортиса. [83]Короче говоря, Абеляр был человеком с головой – что в Мексике, где он учился, не было диковинкой, зато на Острове генералиссимуса Рафаэля Леонидаса Трухильо Молины являлось чрезвычайной редкостью. Он приохотил дочерей к чтению и с детства готовил их себе в преемницы (к девяти годам девочки говорили по-французски и читали на латыни) и был столь жаден до знаний, что любая новая информация, сколь бы заковыристой или тривиальной она ни была, заставляла его прыгать выше пояса Ван Аллена. [84]Его гостиная, с большим вкусом обклеенная обоями второй женой его отца, была излюбленным местом для посиделок окрестных философов. Яростные дискуссии не утихали весь вечер, и пусть Абеляра часто расстраивал их низкий уровень – не сравнить с беседами в Мексиканском университете, – он ни за что бы не отказался от этих вечеров. Часто его дочери, пожелав отцу спокойной ночи, наутро обнаруживали его за продолжением жаркого спора невесть о чем – с покрасневшими глазами, волосами дыбом, нетвердо стоящим на ногах, но неукротимым. Девочки подходили к нему, и Абеляр целовал их по очереди, называя своими «бриллиантами». Эти юные умы, хвастался он друзьям, еще всех нас переплюнут.

Правление Трухильо было не лучшим временем для любителя идей, не лучшим временем для дебатов в приватных гостиных, для привечания говорунов и, в принципе, любой неординарности, но Абеляр отличался недюжинной щепетильностью. Не допускал разглагольствований о современной политике (то есть о Трухильо), отбрасывая эту пакость на уровень абстракции, зато допускал всех желающих (в том числе агентов тайной полиции) на свои собрания. Учитывая, что вас могли поджарить за ошибку в имени Скотокрадова Семени, последнее не кажется свидетельством большой прозорливости. В повседневной жизни Абеляр старался вообще не вспоминать об Эль Хефе, Шефе, следуя своеобразному дао игнорирования диктатора, однако ирония заключалась в том, что Абеляр был неподражаем в сохранении видимости преданного трухилиста. [85]От себя лично и в качестве председателя медицинской ассоциации он щедро отстегивал Доминиканской партии; вместе с женой, его медсестрой номер один и самой толковой помощницей, участвовал в каждой медкомиссии, организованной Трухильо, как бы далеко ни находилась облагодетельствованная деревня; и никто не мог успешнее подавить хохот, когда Трухильо побеждал на выборах с результатом 103 %! Каков энтузиазм народа! Абеляр не пропустил ни одного банкета в честь Трухильо, устраиваемого в Сантьяго. Он приезжал первым, уезжал последним, непрерывно улыбался и ничего не говорил. Отключал свой интеллектуальный сверхсветовой двигатель, повинуясь лишь силе интуиции. В определенный момент Абеляр тряс руку Эль Хефе, излучая самое пылкое обожание (если вы думаете, что Трухильято был равнодушен к гомоэротике, тогда, цитируя Judas Priest, [86]слушайте дальше), и без лишней суеты растворялся в пространстве (как в любимом фильме Оскара «Прямой наводкой» [87]). Он держался от Шефа как можно дальше и не воображал, будто Трухильо считает его равным себе, либо питает к нему дружеское расположение, либо как-то нуждается в нем, – в конце концов, у лохов, что якшались с Ним, обычно развивался синдром мертвецов, причем в неизлечимой форме. Кстати пришелся и тот факт, что Кабрали не были целиком в кармане Трухильо, отец Абеляра не окучивал ни земли, ни бизнес в географической либо конкурентной близости от владений Эль Хефе. Контакты с Мордоворотом были весьма ограничены, слава богу. [88]

Абеляр и Скотокрадово Семя могли бы отлично разминуться в коридорах истории, если бы начиная с 1944-го Абеляр не прекратил привозить «в гости» к Шефу жену и дочь, как того требовал обычай, взяв за правило оставлять их дома. Друзьям Абеляр объяснил, что у его жены проявилась «нервная болезнь» и ему приходится оставлять ее на попечении Жаклин, но истинная причина их отсутствия заключалась в неумной похотливости Трухильо и сногсшибательной внешности Жаклин. Под бурным натиском полового созревания старшая дочь Абеляра, серьезная и умная, из высокой неуклюжей худышки превратилась в юную даму необычайной красоты. Она где-то подцепила тяжелый недуг, от которого пухнут бедра-попа-грудь, – состояние, грозившее в середине сороковых серьезными трудностями с большой буквы «Т» с последующим «р», потом «у», потом «х» и, наконец, «ильо».