"Шведский стол" - Ася Лавруша Страница 49

На заднем сиденьи машины сидел корреспондент газеты «Передовик-колхозник» в своем бархатном пиджаке с цветастым носовым платком в нагрудном кармане. Дверь была гостеприимно распахнута. Калле сел впереди рядом с водителем.

«В сложных ситуациях ты можешь притвориться, что плохо понимаешь русский язык, – говорил ему инструктор на секретных занятиях, – но на самом деле необходимо стараться, наоборот, понять как можно больше и обращать внимание не только на слова, но и на интонацию, с которой они произносятся…»

Валерий Харченко время от времени что-то спрашивал у Калле. По смыслу вопросы были вполне безобидными – например, чем отличается шведская кухня от русской, или каких русских писателей читают в Швеции. Отвечал Калле односложно и несколько раз намекнул, что русский понимает намного хуже, чем может показаться. А интонация у Харченко, между прочим, была явно подозрительная – неискренняя и заискивающая.

Купе у них действительно оказалось двухместным. Дополнительно этот факт Калле не испугал, но когда Валерий вышел в туалет, швед все же вынул из сумки полученную от бабы Веры скалку и быстрым движением сунул ее под подушку. После чего погасил верхний свет, не раздеваясь, улегся на свою полку и по самые брови укрылся колючим коричневым одеялом.

Закрыл глаза и почему-то вспомнил армию – самое начало службы, военные учения в лесу, на которых он однажды случайно повстречался с самим королем! Карл Густав приезжал к ним в часть с инспекцией, и случилось ему вместе с их генералом проходить мимо боевого поста, на котором Калле нес дежурство. Заметив короля, Калле оцепенел и от неожиданности зажмурился. Король сказал что-то генералу.

– Как тебя зовут, солдат? – спросил у него высокий военный чин.

– Рядовой Густавссон, – хрипло ответил Калле, по-прежнему ничего не видя, а потом набрался смелости, распахнул свои люминесцентные глаза, посмотрел прямо на короля и довольно бодро произнес:

– Рад служить Вашему Величеству!..

Вернувшийся в купе сопровождающий какое-то время подозрительно шелестел темнотой, но, устроившись и раздевшись, тоже лег на койку.

– Спокойной ночи, – произнес Харченко как-то, как показалось Калле, заговорщицки, что ли.

– Спокойной ночи, – буркнул в ответ швед.

– Скажите, Калле, а правда, что у вас в Швеции люди чувствуют себя действительно свободными? Что они могут говорить то, что они думают? Могут жить так, как им хочется, независимо от того, как на это посмотрят другие?

– Правда, – сдержанно ответил Калле. Но давившая затылок скалка не позволила ему при этом испытать полноценную гордость за свою родину.

Утром они молча пили густо-коричневый чай из разговорчивых стаканов с подстаканниками. На столе лежала раскрытая пачка печенья «Привет Октябрю» и сахар в дорожной упаковке: два небольших продолговато-четырехугольных брикетика в бледно-голубой обертке с изображением движущегося железнодорожного состава.

И когда уже у самой столицы Советского Союза поезд набрал финишную скорость, из-под подушки выкатилась, на пол упала и к дверям побежала бабы-Верина скалка. А ударившись о стену, скалка совершила лихой пируэт, напомнивший то ли о знаменитом советском балете, то ли о не менее знаменитом фигурном катании…

В колхоз имени XXIII съезда коммунистической партии Калле Густавссон не вернулся – расторгнул договор, невнятно сославшись на некие изменившиеся обстоятельства. Но Россия его не отпустила – он снова приехал в Москву в девяносто первом в качестве независимого журналиста. В девяносто втором не по-шведски страстное чувство женило его на русской девушке, которая всегда поступала вопреки тому, что в Швеции считалось здравым смыслом. Их быстроходная жизнь протекает по большей части в Москве, которая в рекордные сроки начисто позабыла свое недавнее прошлое, превратившись в мегаполис языческого капитализма. Но всякий раз, отправляясь с дежурным визитом на родину, Калле садится в самолет и внимательно смотрит в иллюминатор – ждет момента, когда лайнер наберет нужную высоту, и с этой высоты самоуверенная российская столица на мгновенье превратится в лоскутное одеяло, и обязательно подмигнет Калле голубым глазом случайного огорода…