Реальный репортер. Почему нас этому не учат на журфаке?! - Дмитрий Соколов-Митрич Страница 49

В кубанской станице Кущевской больше нет массового нашествия журналистов. Любое зверское преступление – даже то, что произошло 4 ноября в доме фермера Сервера Аметова, где местные бандиты убили двенадцать человек, включая женщин и детей, – через две-три недели перестает быть новостью. К сожалению, история станицы, которую десять лет продержала в страхе банда, возглавляемая людьми с неприятной фамилией Цапок, для большинства СМИ так и осталась криминальным детективом для щекотания читательских нервов. Между тем на место преступления давно пора ехать не только репортерам и следователям, но и социологам. Потому что Кущевка – это не аномалия, а синдром. К такому выводу пришел корреспондент «РР», вернувшийся на место событий спустя две недели: именно сейчас там можно обнаружить самое важное.

Слабые люди

Станица Кущевская – это тридцать пять тысяч жителей и ни одного живого человека. В первый же день местная атмосфера оглушает каким-то мистическим оцепенением. Здесь уже почти месяц работают сотни следователей, прокуроров, фээсбэшников из Краснодара, Ростова-на-Дону, Москвы, но они как-то не похожи на воинов-освободителей. Станица продолжает жить в животном страхе. Люди не верят, что их жизнь переменится в корне. Потому что нечто похожее уже было: публикации в СМИ, наплыв следователей, клятвы губернатора, а потом снова дядя Коля, Вова Беспредел, Буба Бешеный и Цапки, Цапки, Цапки…

С журналистами не хочет общаться никто. Даже конфиденциально. Даже родственники тех, кого члены цапковской ОПГ на протяжении последних десяти лет убивали, калечили, насиловали, разоряли. Мы настойчиво стучимся в пятый, десятый, двадцатый дом, коттедж, дворец, халупу, но перед нами очередная «хата с краю», хозяева которой машут руками и, как заговоренные, произносят единственный закон кущевских джунглей: «Нам еще здесь жить».

Ситуация меняется лишь после того, как мы селимся в частном секторе, знакомимся с хозяевами, въезжаем в местный политический расклад: на следующий день нас с рук на руки передают от человека к человеку – из числа того катастрофически малого меньшинства, которое еще способно говорить. И чем больше мы слушаем этих людей, тем больше уважаем местную трусость. Но еще больше – их персональную смелость.

Виктория Костюк уже не боится ничего, потому что жить в станице Кущевская она и ее семья больше не желают. Костюки вообще не понимают, как дальше жить. Их дочь Елена и внучка Амира были убиты слишком бесчеловечно, чтобы у оставшихся в живых членов семьи уцелела общая картина этого мира. Баба Рая смотрит на свежую могилу, но ее не видит. У нее в глазах – закопченное тело девятимесячной правнучки, которое она увидела в морге, и еще нож, которым Елене было нанесено десять ударов. Этот нож уже месяц режет бабу Раю каждую минуту, не дает ей ни спать, ни есть, ни жить.

– Леночка, ты ведь была такая добрая, беззащитная! – баба Рая кричит на могилу, как будто та еще может выпустить похороненных. – Мы и замуж тебя за Джалиля отдали, потому что без сильного мужчины ты пропадешь. Ох, если б мы знали, что так будет! Господи, неужели у этих нелюдей в глазах наши детки теперь не стоят, не плачут!

Лена и Амира похоронены рядом с Сервером Аметовым и его женой Галиной на мусульманском кладбище – имам уговорил родственников похоронить всю семью вместе, сказал: «На небесах разберутся, кому куда». Женщин сюда пускают только раз в году, но для Костюков сделали исключение.

В километре отсюда еще одно кладбище – православное. Сразу за воротами роскошная черная могила одного из лидеров кущевской банды – Николая Цапка по кличке Сумасшедший, которую он заработал за свою чрезмерную жестокость и липовую справку из психдиспансера. Баба Рая поднимает невидимый молот и с остервенением крушит ухоженное надгробие. В Кущевке все говорят, что этому памятнику долго не стоять, но разбить его пока никто не решился.

Сумасшедший был застрелен в 2002 году: цапковские тогда усердно прессовали местную татарскую общину, пытались подмять ее под себя. Кстати, Сервер Аметов был не просто фермером, он был неформальным главой национальной общины, которая никогда и ничего Цапкам не платила. Первоначальная версия – его убили за то, что не хотел делиться своей землей – постепенно отходит у следователей на второй план, уступая мотиву кровной мести: преступники считали Сервера ответственным за гибель Николая Цапка. И здесь, в Кущевке, эта версия действительно выглядит наиболее правдоподобной.

Даже если бы Аметов отдал Цапкам все свои двести гектаров, это не тот кусок, ради которого им стоило бы лишний раз мараться. Станица сходится во мнении, что резня ą ноября, совпавшая с датой убийства Цапка Сумасшедшего, – это одновременно и месть, и акция устрашения для непокорных татар.

Но неужели нельзя было достичь этой цели меньшим количеством трупов? Этот вопрос кажется разумным только издалека. Чем больше узнаешь историю цапковской ОПГ, идеологию и менталитет ее лидеров, тем больше понимаешь: нельзя.

Сильный мент

Павел Корниенко не боится Цапков по двум причинам. Во-первых, у него четвертая стадия рака и он уже даже смерти не боится. А во-вторых и в-главных, он – единственный человек в станице, которого всегда боялись сами Цапки. Корниенко в девяностых возглавлял Кущевское РОВД, награжден всеми возможными милицейскими знаками отличия и наказан всеми существующими милицейскими наказаниями. Это крепкий, честный, злой советский «ментяра», питающий к преступному элементу классовую ненависть. Один из немногих представителей власти, которого безоговорочно уважало все мирное население станицы.

Благодаря ему все девяностые Кущевская считалась «красной» территорией, а цапковские ребята все лучшие криминальные годы страны проходили в мелких хулиганах. Но после того, как Корниенко был вынужден по состоянию здоровья уйти в отставку, Цапки в считанные месяцы наверстали упущенное.

– Я боролся с ними их же методами! – честно признается Корниенко, и четвертая стадия рака не мешает ему ударить правым кулаком в левую ладонь с такой силой, что мне становится не по себе от одной мысли, что на месте этой ладони могло оказаться, например, мое лицо. – Честно скажу: дубинками били, в лес вывозили, могилы себе рыть заставляли, расстреливали…

– Расстреливали?!

– Имитировали расстрел. Выстрел над виском – очень эффективный метод разъяснительной работы. Больше ничего на них не действовало. Главная моя задача была сделать так, чтобы земля у них горела под ногами. Кульминацией стал 1998 год, когда я вышел после почти годового больничного. За это время они успели поднаглеть. Я тут же создал группу немедленного реагирования, велел взять на заметку все цапковские автомобили, любым способом выбить их у них из-под жопы. Дал приказ жесточайшим образом реагировать на любую попытку рэкета. Они у меня кровью плакали, но в итоге я добился своего: цапковские покинули район и несколько лет скрывались в Ростовской области. Малейшая попытка вернуться – и они попадали под жесточайший пресс.