Постсоветский мавзолей прошлого. Истории времен Путина - Кирилл Кобрин Страница 48

Естественно, я не мог не поинтересоваться у сотрудницы, сидевшей в зале, о том, что же в городе происходило в те бурные кровавые годы. Насчет революций ответ был вполне безмятежным, мол, все им радовались, посмотрите на фото, сколько людей на улицах ликуют под знаменами. Проявлять занудство и выяснять, по поводу какой именно из революций происходило ликование, Февральской или Октябрьской, я не стал. Зато о событиях Гражданской войны в Казани моя собеседница не была осведомлена, только сказала, что здесь одно время хранили некий «золотой запас». Мое предположение о том, что тогда здесь должны были быть чехи и/или Колчак, осталось незамеченным. Зато нам много рассказали о стоимости жизни в 1880-х годах, о непростой финансовой ситуации семейства Ульяновых в связи со смертью кормильца Ильи Николаевича, неявно была упомянута трагическая судьба старшего брата Саши, а также с равным сочувствием рассказаны как история притеснений университетской автономии в первое десятилетие царствования Александра Третьего, так и история вызванных этими притеснениями знаменитых студенческих беспорядков в Казанском университете в декабре 1887 года. Удивительный пример какой-то новой, невиданной доселе историографии – разделяющей позиции всех противоборствующих сторон, против всякого рационального здравого смысла, который тонет в задушевной, сочувственной интонации повествования. За этой странной неразличающей задушевностью чудится какое-то окончательное, принципиальное равнодушие – так в учении Махаяны Будда сочувствует всем, но как-то вот так, не до конца на самом деле, ибо знает, что в итоге ничего нет, а значит, ничего и не важно.

Но все это пустяки по сравнению со второй частью экспозиции музея. В ней реконструирован образ жизни семейства Ульяновых с сентября 1888-го по май 1889 года. Сначала несколько фактов – для тех, кто подробно этой истории не знает, собственно, почти для всех. Володю Ульянова исключили из Казанского университета после волнений декабря 1887 года, в которых он принял активное участие. Три дня ареста, лишение студенческого билета и высылка «по месту жительства» – таковым семья объявила деревню Кокушкино той же самой губернии. В Кокушкине была усадьба, некогда купленная Александром Дмитриевичем Бланком, отцом Марии Александровны Ульяновой, дедом Ленина. Больше года, проведенные там, стали для Владимира У. – Л. довольно важным временем – мемуаристы и позднейшие биографы отмечают, что он читал много русской общественно-политической публицистики и даже романы, среди которых, конечно же, главное место заняло «Что делать?» Чернышевского. В каком-то смысле и усадьба, и образ жизни Ульяновых в Кокушкине, и сама фигура исключенного из университета, «политического» студента – сюжет вполне чеховский, провинциальный. Уверен, что именно это – если держать в памяти не собственно чеховские тексты, а их позднесоветские интерпретации, особенно театральные и кинематографические, – отражено в самом духе и стиле экспозиции казанского музея. Не поспоришь – Ульяновы были интеллигентными обывателями с запутанной финансовой историей, что для тех времен характерно, жизнь они вели соответствующую, предметы быта – такие же, как у представителей их социальной группы, да, собственно, и образ мысли вполне описывается неявными общими словами народнической идеологии. За рамками политики – своей страсти и своей единственной профессии – Ленин оставался мещанином. Об этом говорили Ходасевич и Набоков, издеваясь над теми, кто приписывал политическому авангардисту Ленину авангардистские художественные вкусы и поведение «белокурой бестии». Отнюдь. Он любил играть в шахматы, ел на завтрак яичницу, за границей не упускал случая побаловать себя светлым немецким пивом, эстетов на дух не выносил, к мистически настроенным большевикам относился с подозрением, а революционное поколение авангардистов использовал (успешно) в качестве идеологического оружия, не более того. В своих обывательских вкусах Ленин вполне соответствовал не только большей части своего социального класса в тогдашней России – интеллигенции, особенно провинциальной, он, как в зеркале (как ни парадоксально это звучит), отражал многие представления своего врага, царя Николая Второго и его окружения. Тот же Набоков писал, что литературные вкусы Романовых были самые традиционные, даже Чехова при дворе считали каким-то то ли декадентом, то ли вообще.

Собственно, вторая часть, реконструкторская, экспозиции казанского музея – об этом. Не о великом революционере и ниспровергателе царизма и буржуазного порядка Владимире У. – Л., а о семье средних интеллигентных обывателей, ничем не выделяющихся, разве что двумя обстоятельствами. Но они искусно спрятаны здесь, в музее, так что неискушенный посетитель и не найдет. Первое обстоятельство – то, что один член этой семьи был террористом, несостоявшимся цареубийцей, закончившим жизнь на эшафоте. Второе – что другой член этой семьи уничтожит сам порядок вещей, частью которого Ульяновы были. Все остальное – старые книжечки, рюшечки и кисея занавесочек, лоскутные одеяла и чайные приборы на столах реконструкторов.

Владимир У. – Л. читал «Что делать?», а мать его просто делала – хлопотала за него и за дочь Анну, чуть было не отправленную в Сибирь по делу Александра Ульянова. Хлопоты увенчались успехом, и семье разрешили вернуться в Казань, где Ульяновы и поселились во флигеле дома Орловых на Первой горе. Мать, пятеро детей и няня заняли два этажа; на эту диспозицию можно полюбоваться сегодня. Первый этаж – прихожая, кухня, комната няни и еще одна кухня, которую переоборудовали под комнату для Володи. «Политический» экс-студент имел возможность незаметно покидать дом и возвращаться – у него был свой собственный вход. На втором этаже расположились Мария Александровна с дочерьми Ольгой и Марией (одна спальня), а также, уже сепаратно, Дмитрий и Анна. Владимир У. – Л. в университете восстановиться тогда не мог, так что получил возможность зажить жизнью юного обывателя, вместо чего он, как мы знаем, налаживал контакты с местными недовольными, в основном народниками. В городе был даже марксистский кружок Николая Федосеева. Официальные советские биографии приписывают Владимиру У. – Л. участие в нем, однако, увы, молодые ниспровергатели основ так и не встретились, хотя позже и состояли в переписке. Вскоре Федосеев был арестован и попал в тюрьму, потом еще и еще раз. Покончил с собой в 1897 году в ссылке в Восточной Сибири. Печальная история.

В мае 1889 года Ульяновы решили уехать из Казани и купили имение Алакаевка в Самарской губернии. Попытка наладить сельхозпроизводство провалилась, Володя, которого мать попросила стать управляющим, не справился, а местные крестьяне делали чужакам мелкие и крупные пакости. Имение пришлось продать и переехать в город, теперь уже в Самару. Тоже, кстати говоря, вполне чеховская история.

Вторая часть экспозиции Дома-музея Владимира Ильича Ленина в Казани представляет все что угодно, только не Ленина и даже не потенциального Ленина, не Владимира У. – Л. Это музей обывательского интеллигентского быта русской провинции второй половины XIX века – в том виде, в котором она представляется почитателям фильмов «Мой ласковый и нежный зверь» и «Неоконченная пьеса для механического пианино». Все очень трогательно, экспонаты расставлены в идеальном порядке, кровати застелены. В столовой на столе сервиз – хоть сейчас садись и предавайся чаепитию, этой истинной страсти коренного волгаря. Впрочем, если присмотреться, то можно заметить некоторые забавные анахронизмы – тот же сервиз, скорее всего, подарен спонсором – производителем «изящного фарфора», дизайн стульев напоминает о не пришедшем еще тогда в Россию стиле модерн, а лоскутное одеяло в комнате няни можно сегодня обнаружить где-нибудь на ярмарке удмуртских, марийских или мордовских народных промыслов. Но все это неважно. Ведь перед нами типичный фейк, который интересен сам по себе, как продукт нашего времени, а не свидетельство об истории 120-летней давности.