Абраша - Александр Яблонский Страница 48

Слова Сократыча запали и в скором времени оправдались.

* * *

Многоуважаемая Ирина Всеволодовна!

Сердечно признателен Вам за поздравления и чудные цветы. Вы угадали: я люблю поздние осенние цветы, они ненавязчивы, в меру печальны, элегантны и скромны плюс к этому они долго стоят. Спасибо. К сожалению, не смог поблагодарить Вас лично, так как срочно должен был уехать в Москву в «мою несчастную» метод. комиссию. Так что по этой причине отменились не только мои лекции в ун-те но и наш семинар. По возвращении же из столицы, увы, не застал Вас, так как Вы, доблестно выполняя свой комсомольский и гражданский долг, уехали «на картошку». Надеюсь, на сей раз, Вы хорошо утеплились, и не будете потом пугать народонаселение истфака хриплым голосом и перевязанным горлом, как в прошлом году. Дышите глубоко, наслаждайтесь сельской жизнью и заодно продолжайте обдумывать нашу с Вами «Смуту». Я же, чтобы помочь Вам в этом увлекательном процессе, посылаю с оказией в лице доц. Говорушко «письмецо в конверте».

Очень коротко. То, что Вы мне дали перед отпуском, чрезвычайно интересно и практически не требует доработки. Рад, что Вы учли мои советы, переделали всю часть о «тождестве», в кавычках, Отрепьева и «Императора Димитрия». Согласитесь, без дидактики, напора, безапелляционности стало значительно убедительнее; очень часто только постановка вопроса, «вскрытие» проблемы, столкновение разных гипотез и систем доказательств, сопоставление фактов даже без комментариев – всё работает на Вашу позицию эффективнее, нежели голословные, но напористые попытки убедить читателя в Вашей правоте.

Хорошо, что Вы пересмотрели свое отношение к Костомарову. Жаль, что Вы недооцениваете влияние «Кирилло-мефодиевского братства», но… не всё сразу. Кстати, о Костомарове. Понимаю Вас. Сочувствую Вам. Согласен с Вами… Почти… Говорю о Дмитрии Ивановиче «Самозванце» и о цитировании Костомарова. Повторяю, понимаю Вашу экзальтацию, когда Вы вырвались из исторических стереотипов, заполонивших российскую историческую науку, да и общественное сознание со времен Шуйского, т. е. с «Извета» инока Варлаама, и, впоследствии, всецело поддержанных Миллером, Щербатовым, Карамзиным (не без сомнений и оговорок), Арцыбашевым и др., а позже Соловьевым и, частично, Казанским. Отрадно, что Вы так детально изучили докторскую диссертацию Николая Ивановича «Кто был Первый Лжедмитрий» и аргументированно апеллируете к ней. Хотя не забывайте, что часто, но не всегда безосновательно упрекали его в несколько поверхностном и неточном использовании исторических документов, предвзятости, тенденциозности. Это не умаляет его огромной роли в развитии нашей науки, но ученого второй половины ХХ века эти упреки, большей частью несправедливые, но, всё же, небезосновательные! – обязывают относиться к взглядам Н. И. Костомарова с бóльшей критичностью. Однако я сейчас не об этом. Свое несколько преувеличенное положительное, если не сказать восторженное отношение к Первому Лжедмитрию Вы основываете на пространной цитате Костомарова (кстати, без указания «адреса» высказывания – это непростительная небрежность). Воспроизвожу ее целиком – вчитайтесь еще раз «со стороны»! « Кто бы ни был этот названый Дмитрий, и что бы ни вышло из него впоследствии, несомненно, что он для русского общества был человек, призывающий его к новой жизни, к новому пути. Он заговорил с русскими голосом свободы, настежь открыл границы прежде замкнутого государства, объявил полную веротерпимость. Его толки о заведении училищ оставались пока словами, но почва для этого предприятия подготовлялась именно этой свободой. Объявлена была война старой житейской обрядности. Царь собственным примером открыл эту борьбу, как поступил впоследствии и Петр I, но названый Дмитрий поступал без того принуждения, с которым соединялись преобразовательные стремления последнего… Повторяем, что бы впоследствии ни вышло из Дмитрия – все-таки он был человек нового, зачинающегося русского общества». Во-первых, Вы преувеличиваете «новаторство» мысли Костомарова. Во-вторых же и в главных, Вы не приводите другой оценки Лжедмитрия, данной тем же Костомаровым. Это – не просто небрежность. Это, уж извините меня, в лучшем случае тенденциозная предвзятость, в худшем – неосведомленность или, что еще хуже, скрытая подтасовка. Я имею в виду заключительный абзац из главы № 24 «Названый Димитрий» Костомаровского классического труда, который Вы не можете не знать: «Русская история в жизнеописаниях ее важнейших деятелей (т. 2). Так вот, я осмелюсь Вам, дражайшая Ирина Всеволодовна, напомнить. Опять-таки привожу цитату полностью – сравните: «Оставляя пока нерешенным вопрос о том: считал ли он себя настоящим Димитрием или был сознательным обманщиком, мы, однако, не должны слишком увлекаться блеском тех светлых черт, которые проглядывают не столько в его поступках, сколько в словах. В течение одиннадцати месяцев своего правления Димитрий более наговорил хорошего, чем исполнил, а если что и сделал, то не следует забывать, что властители вообще в начале своего царствования стараются делать добро и выказывать себя с хорошей стороны: история представляет много примеров, когда самые дурные государи сначала являлись в светлом виде».

Ни в коем случае не хочу оспаривать Ваши доводы – вполне обоснованные – о результативности недолгого правления Лжедмитрия, не собираюсь разрушать Вашу увлеченность незаурядной личностью этого «императора» (« in peratora », как он, по безграмотности в латыни, писал) и пр. Я только призываю Вас чуть остудить Ваш темперамент, окончательно изжить изначальную тенденциозность, призываю вас к объективности в трактовке документов и максимально полному их охвату. К примеру: повторю, что согласен с Вами – очень много полезного сделал этот самозванец и во внутренней и во внешней политике, но он не был тем сознательным реформатором, каким был, скажем, Петр (хотя во многом они схожи). Вспомните Платонова – лучшего из «классиков» знатока Смуты: признавая и перечисляя все заслуги Лжедмитрия, он предпослал следующую фразу: «Брошенный судьбой в Польшу, умный и переимчивый, без тени расчета в своих поступках, он понахватался в Польше внешней «цивилизации», кое-чему научился и, попав на престол, проявил на нем любовь и к Польше, и к науке, и к широким политическим замыслам вместе со вкусами степного гуляки. В своей сумасбродной, лишенной всяческих традиций голове он питал утопические планы завоевания Турции, готовился к этому завоеванию и искал союзников в Европе. Но в этой странной натуре заметен был некоторый ум. Этот ум проявлялся и во внутренних делах, и во внешней политике…» и далее все плюсы. Что касается полного охвата материала, я бы на Вашем месте обратил внимание на статью митроп. Платона («Краткая церковная история», изд. 3-е, стр. 141), который первый усомнился в подлинности «Извета» Варлаама и отождествлении Отрепьева и Лжедмитрия.

Последнее – о тождестве. Вы спрашиваете мое личное мнение. С большинством историков, отождествляющих Гр. Отрепьева и Лжедмитрия, не согласен. Позиция В. С. Иконникова и графа С. Д. Шереметьева мне значительно ближе, хотя и там много нестыковок. (Вы, как я понял, именно эту концепцию полностью поддерживаете: Ваши доказательства о том, что Лжедмитрий и выживший царевич – одно и то же лицо, убеждают… почти…). Скорее всего, по моему мнению, Отрепьев активно участвовал в «русско-польской затейке», сопровождал Лжедмитрия, агитировал за него, помогал, но не был оным. Где-то мне попадались данные о том, что по прибытии в Москву, Отрепьев был выслан оттуда «Императором Димитрием» за беспробудное пьянство – поищите! Впрочем, в итоге, думаю, был прав Костомаров, который честно признавал, что не знает ничего о подлинном происхождении Царя. Значительно более важно – и Вы об этом пишете превосходно, что, кем бы ни был этот само -званец (или не само …), он был результатом именно «русско-польской затейки», причем «русской» – в значительно большей степени – как ни вспомнить Ключевского. Так же очевидно, что это самозванное лицо искренне верило в свое «царское происхождение» и посему считало свое воцарение делом законным, справедливым – «Божественным провидением». Однако базировалась ли эта уверенность на подлинных фактах, и это был действительно чудом спасшийся царевич – последний Рюрикович, или же она – эта уверенность – была внушена какому-то авантюристу в одной из боярских семей – в доме Романовых, прежде всего, – мы, думаю, никогда не узнаем, даже по прочтении Вашей отличной работы.