Поэтесса. Короткий роман - Николай Удальцов Страница 48

Модель

…В этой повести, распавшейся на несколько повествований, я буду говорить не о творчестве, а о мужчине и женщинах.

Так что тот, кто увидит в этих историях рассказ о творчестве, поймет меня совершенно правильно…

…Конец каждой из этих историй был не вполне приятен для меня. Но так уж устроена жизнь, что для того, чтобы сделать конец иным, нужно снова начинать историю с самого начала…

…Художники, вообще-то, люди подозрительные: то они водку злоупотребляют, то – в карты поигрывают. А то – страшно сказать – голых женщин рисуют.

Так и представляю себе разговор двух художников:

– Пойдем, собрат, злоупотребим водку, поиграем в карты, а потом попробуем нарисовать женщину.

И не какую-нибудь обнаженную, а просто – голую.

Такую – какая она есть, – говорить один.

А другой – ему согласно кивает: – Ага…

…А может, и не кивает, а грустно и задумчиво соглашается:

– Попробуем нарисовать женщину…

Такую – какой ее пока нет…

Такую – какой ее пока никто не видел…

…Я никогда не путал голую женщину в постели с обнаженной женщиной на холсте.

Впрочем, голых женщин я не писал никогда. На моих картинах женщина обнажена для того, чтобы быть символом не наготы, а искренности, правды и, может быть, даже истины.

Той истины, которую я понимаю, хотя я отдаю себе отчет в том, что могу понять далеко не все.

И не на все вопросы могу дать ответ.

Я даже не знаю ответа на главный для каждого художника вопрос: «Картины – это интерьер, в котором мы живем, или жизнь – это интерьер, в котором мы пишем картинны?»

Ну, что же, в конце концов, искусство – это попытка разобраться в красоте и гармонии посредством того, в чем мы не разбираемся…

…С другой стороны, обнаженность модели на картине – это не символ того, что правду демонстрирует модель.

Это символ того, что правду говорит картина.

А значит, правду говорит автор…

…Так как я стою на том, что результаты творческого процесса отличаются от жизни на величину автора, мне доступны искажения: блондинку я могу сделать брюнеткой, стриженую девушку – пышноволосой, а худышке добавить форм – мои искажения остаются в пределах здравого смысла. По-моему, нельзя изображать Еву такой, что при взгляде на нее хочется остаться в раю…

…Искусство – это всегда передача содержания через форму, подчиненную содержанию.

И я помню, как на одной из моих выставок какая-то заезжая мадам, видимо, желая посверкать эрудицией, сказала мне:

– Все с чего-то начинают.

Художник, например, начинает с того, что решает – какими красками он будет писать свою картину, – и мне пришлось разочаровать мою разговорницу:

– Художник начинает с того, что решает – что он хочет сказать своей картиной людям.

– Да-а?

А потом?

– Потом картина говорит художнику – насколько это ему удалось.

И мадам удовлетворилась моим комментарием.

Но если бы она спросила:

– А – что между этим? – мне бы пришлось честно признаться:

– Не знаю…

…Как правило, мне позируют красивые молодые женщины.

Впрочем, в моем возрасте все женщины уже молодые, просто с годами понимаешь, что возраст – это понятие растяжимое.

Однажды мы разговорились на эту тему с моим другом, поэтом Иваном Головатовым, и он сказал:

– Разговоры о старости – это прежде всего – страх смерти, – и я ответил ему:

– Разговоры о старости – это прежде всего – надежда на то, что будешь жить долго.

Как-то раз я проговорился своей старинной приятельнице, журналистке Анастасии:

– Я родился еще при отце народов, потом видел оттепель, застой, перестройку, пожил при национальном лидере. Правда, каждый раз все это было в кавычках, – и неожиданно нарвался на комплимент:

– Врешь ты все.

– Почему?

– Потому что, по-твоему, выходит, что в России можно прожить очень долго и так и не стать сволочью…

…Я бы солгал, если бы сказал, что увлекаюсь работой настолько, что не замечаю того, что передо мной обнаженная женщина.

Если мужчина занят так сильно, что ему некогда обратить внимание на красивую женщину, значит – он занят ерундой.

Или он сам – ерунда, а не мужчина.

Кстати, когда я узнал, что мусульмане и конфунцианцы считают женщину злом, а православные – нет, то ощутил себя таким православным, каких свет не видывал.

И вряд ли это грех, которого я боюсь.

К тому же я не думаю, что вообще кто-то боится своих грехов. Просто многие боятся того, что своих грехов не боится никто.

Искушения посещают меня так же часто, как и всех остальных людей, и мне трудно быть праведником. Праведником быть легко только человеку, лишенному искушений.

Но вот как выходит – иногда модели становятся еще подругами художников. У меня получается так, что модели становятся еще и моими друзьями.

И не то чтобы я много об этом думал, просто все время так у меня получается – стоит о чем-то задуматься, как в голову сразу приходит какая-нибудь мысль… …У каждой из моделей, девушек, описанных в этих историях, было так много достоинств, и достоинства эти были так велики, что единственное, что имело смысл сравнивать – это их недостатки…