Окна во двор - Денис Драгунский Страница 48

Да, он был бедным студентом провинциального университета. В любом таком городе есть свой маленький высший свет, и попасть в этот круг избранных гораздо труднее, чем в столице. Ибо столичный бомонд широк и разнообразен — напечатай за свой счет книжечку стихов или сорви аплодисменты на митинге анархистов, и завтра тебя позовут не в тот салон, так в этот. А в провинции местный высший свет держит плотную оборону.

Но молодой Эктор Шмиц не так уж хотел ходить на вечера к губернатору или в клуб «Меркурио».

Тут было другое — девушки.

Эктору Шмицу даром не нужны были девушки из бара или магазина. А все университетские красавицы принадлежали парням, отцы которых были приняты у губернатора или состояли в клубе банкиров.

Это было просто и естественно. Красивые девчонки сами оказывались рядом с красиво одетыми парнями, а потом у них тоже появлялись красивые вещицы.

Рубашки Эктору Шмицу шила его тетя, у которой он жил. Пуговицы она пришивала белые, простые. Она их спарывала со старых рубашек своего мужа и сыновей. У нее была целая жестянка таких пуговиц.

Однажды Эктор Шмиц в студенческом баре близко-близко увидел рубашку одного богатого парня. Пуговицы там были совсем другие. Небольшие, но с толстым ободком, на котором было тонко выдавлено название фирмы.

Он скопил деньги и купил рубашку в английском магазине.

Пуговицы были очень красивые, но девушки этого не замечали, хотя он нарочно выставлял руку, чтоб было видно манжету и две пуговицы на ней.

Однажды верхняя пуговица оторвалась. Хорошо, на рубашке внизу была пришита запасная. Через месяц отлетели еще две. Сколько тетя ни рылась в своей жестянке, таких у нее не было. Наутро на занятии красивая девушка сказала ему:

— Оторвалась Англия? — и два раза ткнула пальцем туда, где светились тетины пуговицы.

Он дождался весны, отлично сдал экзамены и написал прошение о переводе в военную академию.

Фирменные пуговицы с английской рубашки он срезал перочинным ножиком и ссыпал в тетину жестянку. Потряс как следует, чтобы они легли на дно. А новые — то есть очень старые — пришил сам.

«Да, да, да — подумал президент Шмиц. — Я ведь обещал народу справедливость. Начинать надо с малого».

Через неделю вышел указ. В государстве вводились пуговицы пяти калибров и пяти цветов. Малюсенькие — для воротничков и дамских-детских кофточек. Маленькие — для рубашек. Крупные — для костюмов. Совсем большие — для пальто. Белые, желтые, серые, коричневые и черные. Дешевые и общедоступные. Другие пуговицы запрещались. Военные пуговицы оставались прежними.

Всем гражданам надлежало спороть и уничтожить пуговицы, которые сеяли социальную рознь и разрушали единство нации, как отмечалось в указе. За их ношение полагался штраф. За хранение — принудительные работы.

С импортной одежды прямо на таможне спарывали вредные пуговицы и пришивали правильные. Новые рабочие места, между прочим. Не говоря о новой Национальной пуговичной фабрике и Службе доставки пуговиц. В горные районы их завозили на вертолетах.

Экономика оживилась, но народ делал глупости.

В столице раскрыли подпольный клуб золотой молодежи “Botón del diablo”. В провинции крестьяне несли запрещенные пуговицы в церковь. Священники прятали их в алтаре и произносили рискованные проповеди.

«С этими мажорами все ясно, — с тоской думал президент. — Но почему простые люди тоже? Они так хотели равенства! Так ненавидели богатых!»

По просьбе жены он сделал послабление: позволил обтягивать пуговицы тканью. Любого цвета и качества! Но — правильные пуговицы, разумеется.

Подлый народ тут же придумал обтяжку на липучках. А внутри было сами понимаете что. Троих пришлось приговорить к виселице. Жена судьи ночью зарезала мужа. Прокурор подал в отставку и уехал в родную Укитальпу, где было больше всего «пуговичных церквей». Начальник полиции заболел и отправился лечиться в Штаты.

— Я чего-то не понимаю? — спросил Эктор Шмиц у жены. Она была немка, племянница его дальнего родственника по отцу. Они сидели в его кабинете.

“Bo-to-nes! Bo-to-nes!” — маршировали по улицам полоумные тетки.

— Нужен самолет, — сказала она.

— Они хотели равенства, — сказал он.

Дверь распахнулась. Вошли восемь человек. Командующие родами войск, командующие округами и начальник военной разведки.

— Прости, Тибурон, мы в штатском! — захохотал главком авиации.

Они были в куртках и брюках с наглыми пуговицами — квадратными, овальными, в виде сердечек и розочек.

— Что за цирк?! Педерасты!!! — Эктор Шмиц выхватил пистолет и успел застрелить командующего столичным округом.

Но тут же семь пуль разорвали ему череп и грудь.

Эктору Шмицу на миг показалось, что тетя застегивает ему веки на простые белые, чуть пожелтевшие бедняцкие пуговицы. Потом стало совсем темно.

“Bo-to-nes! Bo-to-nes!” — ревело за окнами.

— Botones y libertad! — сказал главком сухопутных войск.

Тело генерала Тибурона, он же президент Эктор Альфредо Шмиц, под радостные вопли толпы проволокли по улицам, дотащили до пуговичной фабрики и сбросили в бункер для бракованной продукции. Забросали белыми пуговицами и сожгли вместе с фабрикой.

Его жена в суете сумела спрятаться.

Потом вернулась в Европу и в берлинском кафе рассказала мне эту историю.

Такая вполне ухоженная дамочка под пятьдесят.

— Я совсем сумасшедшая, — сказала она на прощанье. — Но это ничего.

— Конечно, ничего, — сказал я.