Вокруг себя был никто - Яков Шехтер Страница 48

– Лора, вам не кажется, что в результате такого рода неумелого вмешательства здоровье Паши пострадало? Энергетический баланс очень тонкая штука, организм вырабатывает его годами, приноравливаясь к особенностям работы каждого органа, уникальности психики. Поле человека с нездоровой почкой совсем не похоже на поле человека со сросшимся переломом ноги. Вы же вломились в собственного мужа, словно Чапаев на лихом коне.

– Теперь и я так думаю, и сожалею. Но тогда каждое слово Евы казалось мне абсолютной истиной, я шла за ней, закрыв глаза.

Пробежали несколько месяцев. Наверное, это было самое счастливое время, жизнь наладилась, у меня были муж, любимая подруга, друзья. Дела у Паши шли лучше и лучше, и поездка в Америку начала приобретать вполне конкретные очертания: мы принялись выяснять адреса клиник, наводить справки о врачах. Все кончилось внезапно.

Я отвозила Еву с Черноморской на Космонавтов.

–Послушай, секретная, – вдруг сказала она. – Помнишь первый бал Наташи Ростовой?

– Помню, – сказала я.

– Пора тебя в люди выводить. Похоже, ты созрела для встречи с Мастером.

О Мастере я слышала от Евы бессчетное количество раз. Честно говоря, она мне просто все уши прожужжала своим Мастером. Лина от нее не отставала, хоть встречалась с Мастером два раза в жизни.

– Но каких раза! – многозначительно добавляла Лина и закатывала глаза.

– Встреча с Мастером, –продолжила Ева, не просто «сели, поговорили и разошлись». Если Мастер принимает тебя в ученики, это событие встряхивает твою жизнь до самого основания. Мастер видит не только твое физическое тело, но и судьбу, и твой личный способ достигнуть просветления. Если он согласен принять тебя под свою руку – считай, что вытащила лотерейный билетик. С момента сдачи тебе больше не нужно ни о чем беспокоиться, а только максимально точно выполнять его указания.

– С момента чего? – переспросила я.

– Сдачи, капитуляции, – пояснила Ева. – Мастеру сдаются, принимают на себя его власть. Подчинение должно быть беспрекословным – если Мастер велит тебе встать и выпрыгнуть из окна – надо встать и прыгать.

– А если я разобьюсь?

– Невозможно! – Ева улыбнулась. – Разве Мастер хочет тебе вреда? Его задача вытряхнуть нас из привычной шкуры, заставить выйти из себя, чтобы себя же отыскать. Пока мы бегаем по накатанным дорожкам, о каком просветлении может идти речь? А смерти не бойся, Мастер не даст тебе погибнуть. Может, ты в воздухе застынешь, может, упадешь, словно на матрас, а может, ты просто спишь, Мастер тебя усыпил и проверяет.

– А что такое просветление?

– Просветление… – Ева на секунду задумалась. – Представь себе колодец, полный мутной, взбаламученной воды. Идет время, муть оседает, и однажды утром ты подходишь к колодцу и видишь дно, камушки, песок, ракушки. Вода больше не мешает, она стала прозрачной, просветлела. Так и с нами, мир представляется нам хаосом и кутерьмой, потому, что хаос и кутерьма находятся внутри нас. Но если муть оседает, то и мир вокруг становится прозрачным. Одному с такой задачей не справиться, нужен наставник, тот, кто прошел по перепутанным дорожкам сада, поднялся на башню и видит, как другие путники топчутся по тем же дорожкам. Это очень эзотерический путь, но безумно-безумно интересный. Решай сама, никто за тебя твою работу не сделает. Одно могу сказать, Мастер на следующей неделе приезжает в Одессу, последний раз он был здесь два года назад. Можно, конечно, и к нему полететь, не проблема, только жаль упускать такую возможность. Но решай сама.

И я решилась. А в воскресенье вечером, когда я уже начала задремывать под боком у Паши, раздался телефонный звонок.

– Привет, подруженька, – голос Евы звучал торжественно. – Готовься к принятию присяги.

Я сразу поняла, о чем идет речь.

– Итак, ваши действия: завтра, с двенадцати утра, ты должна искать Мастера в Белгород-Днестровской крепости. Машину оставишь дома, езжай поездом. Кто он и где место встречи – должна сообразить сама. Могу только подсказать – ищи по энергетике – поле у Мастера ярко-оранжевое. Он тоже будет тебя рассматривать, и если даст себя обнаружить – ты принята. Больше ничего сообщить не могу, очень за тебя рада, крепко целую, удачи.

В трубке затрепетали короткие гудки, и сон слетел с меня, словно каштан с ветки. Полночи я бродила по квартире, разглядывала лепные узоры карнизов, даже включила телевизор и посмотрела идиотский фильм о летающих тарелках, пришельцах и прочей ерунде.

Больше, чем встреча с Мастером, меня страшила поездка в поезде. Не знаю почему, но железная дорога вызывает у меня головокружение и тошноту, доходящую до рвоты. Машину я готова вести часами, и в море меня не никогда укачивает. В девятом классе мы поехали на экскурсию в Севастополь, и на обратном пути наш теплоход попал в небольшой шторм. Рвало всех, даже учителей, и только я спокойно расхаживала по танцующему полу.

Самолет тоже не вызывает во мне никаких отрицательных реакций, идиосинкразия на железную дорогу – одна из особенностей моего организма. Я никогда не рассказывала о ней ни Еве, ни Лине, ни даже Паше, не умышленно, просто повода не оказалось. Мастер сразу попал в мою больную точку, это страшило.

Только под утро я снова забралась в кровать, прижалась к посапывающему Паше и заснула.

Электричка отправлялась в девять тридцать, Паша уходил на работу к девяти. Мы, как обычно, поцеловались перед дверью, я подождала десять минут, вызвала такси и оказалась на вокзале за три минуты до отхода поезда. В полупустом вагоне я выбрала место поближе к выходу, на случай, если начнет мутить и придется бежать в туалет. Электричка заскрежетала, дернулась и начала медленно набирать ход. Колеса стучали по стыкам и разводам рельс, и перестук сразу вернул меня в детство.

Каждое лето мы выезжали на дачу, всегда в одно и то же место – Каролино-Бугаз, платформа «Лиманская». Снимали дачу у знакомых моих родителей, сами они жили в каменном доме, а нам сдавали деревянную пристройку, выходящую окнами прямо на лиман.

Каролино-Бугаз – узкая песчаная коса, отделяющая Днестровский лиман от моря. Перед тем, как исчезнуть в его волнах, Днестр разливается, образуя огромный залив, маленькое пресное море шириной и длиной в несколько десятков километров. На дачу мы выезжали в конце мая, сразу после окончания занятий в школе, и возвращались к первому сентября. Три месяца я проводила среди коричневых волн пресного лимана и соленой голубизны моря.

На море мы уходили утром, пораньше, пока не жарко. Бабушка очень следила за моим здоровьем, не давала перегреваться на солнце, пичкала фруктами и овощами. Помните, как в Одессе называют фрукты?

– Нет, уже забыл.

– Фрукта! Бабушка тащила «фрукту» целыми корзинами с базара в Затоке, поселке в конце косы, и кормила меня по расписанию. Она все делала по расписанию, но на пляж часы не брала, боялась потерять или испортить. Часами нам служили поезда. В девять проходил поезд «Одесса-Белгород», меня вытаскивали из воды и сажали кушать виноград. В десять пролетал «измаильский» экспресс, под него следовало употребить бутерброд, а в одиннадцать, заслышав перестук колес «бессарабского» мы отправлялись домой. На пляже собиралась компания мальчиков и девочек, встречавшихся только летом, на даче и время пролетало незаметно. Мои приятели приходили позже и уходили позже, и мне до сих пор обидно за часы ожидания, проведенные на пустом пляже.