Ленин. Соблазнение России - Леонид Млечин Страница 47

18 ноября 1917 года на заседании Совнаркома решили:

«Признавая необходимым приступить к самым энергичным мерам в целях понижения жалованья высшим служащим и чиновникам во всех без исключения государственных, общественных и частных учреждениях и предприятиях, СНК постановляет:

— назначить предельное жалованье народным комиссарам в 500 рублей в месяц бессемейным и прибавку в 100 рублей на каждого неработоспособного члена семьи; квартиры допускаются не свыше одной комнаты на каждого члена семьи…

— поручить министерству финансов и всем отдельным комиссарам немедленно изучить сметы министерств и урезать все непомерно высокие жалованья и пенсии».

Но революционный аскетизм исчезал буквально на глазах.

Юлий Мартов писал до отъезда в эмиграцию:

«Что касается коммунистического сословия, то его привилегированное положение почти не прикрыто, или, лучше сказать, менее скрыто, чем в прошлом году. Такие люди как Рязанов, Радек и Рыков, которые раньше воевали против неравенства, теперь не скрывают на своих столах белый хлеб, рис, масло, мясо… бутылку неплохого вина или коньяк. Карахан, Каменев, Бонч, Демьян Бедный, Стеклов и другие просто наслаждаются жизнью. Только Анжелику (Балабанову), Бухарина и Чичерина из звезд первой величины все еще можно отметить за их простоту нравов».

В январе 1919 года Коллонтай записала в дневнике:

«Заходил Александр Гаврилович Шляпников, он сейчас губернатор Астраханского края. Он меня высмеивает за то, что во мне много интеллигентщины:.

— Вы говорите, что вас смущает совесть, что вы живете в Доме Советов и имеете обед и более или менее теплую комнату, а на окраинах один ужас. Но ведь с чего-то нам начинать надо. Кто живет в Домах Советов? Не враги же народа, а те же рабочие-партийцы. Это вы все ищете себе самой оправдание и как бы обеляете себя тем, что разводите жалобу по поводу страданий народа. Выбейте из себя эту интеллигентщину. А так вы неплохой человек, товарищ Коллонтай…».

Леонид Красин писал семье, оставшейся за границей:

«Тут у нас такое идиотское устройство, что сами народные комиссары питаются в Кремле в столовой, семьи же их не могут из этой столовой получать еду, и потому Воровский, например, питается в столовой, а Д. М. Воровская и Нинка пробавляются неизвестно как и чем. Купить же что-либо можно лишь за невероятные цены. Как вообще люди живут — загадка».

Советская власть организовала своим вождям усиленное питание. 14 июня 1920 года Малый Совнарком (правительственная комиссия, занимавшая относительно мелкими вопросами) утвердил «совнаркомовский паек». Ответственным работникам ЦК партии полагалось на месяц (в фунтах, один фунт — четыреста граммов): сахара — 4, муки ржаной — 20, мяса — 12, сыра или ветчины — 4. Два куска мыла, 500 папирос и 10 коробков спичек. Наркомам и членам Политбюро давали больше, им, скажем, полагалась красная и черная икра. В последующие годы пайки для руководящего состава все увеличивались и увеличивались.

Нарком по иностранным делам Георгий Васильевич Чичерин пожаловался Троцкому: «Все журналисты сбежали за границу от голода, я же сбежать за границу не могу и потому дошел до крайней слабости и постепенно гасну…».

Рассказу о том, что нарком голодает, Троцкий порядком удивился и перебросил письмо председателю Совнаркома с короткой припиской: «Тов. Ленину. Неужели нельзя накормить Чичерина? Или это голодовка против “системы”?»

Время действительно было крайне трудное, однако новая власть заботилась о том, чтобы руководящие кадры не голодали, не мерзли и по возможности ни в чем не испытывали нужды. Так возникла система кремлевских пайков, отмененная только при Горбачеве. Появилась и кремлевская медицина, существующая и по сей день. Сначала в Кремле установили два зубоврачебных кресла. А когда в 1918 году началась эпидемия сыпного тифа, нарком здравоохранения Николай Семашко и управляющий делами Совнаркома Владимир Бонч-Бруевич подписали «План организации санитарного надзора Кремля», чтобы позаботиться о здоровье наркомов и членов ЦК. Правда, только уже после смерти Ленина, буквально через неделю, 31 января 1924 года на пленуме ЦК Климент Ворошилов сделает доклад «О здоровье партверхушки». После этого началось создание особой, разветвленной системы медицины для высшей номенклатуры.

Но и до того управление делами Совнаркома оборудовало подмосковный дом отдыха для наркомов и членов коллегии наркоматов, где они могли поправлять здоровье. Новую политическую элиту уже не так сильно интересовали мировая революция или даже социалистические преобразования в стране — они были заняты продвижением по службе и получением льгот и привилегий. Чичерин же принадлежал к людям, которые не так сильно были озабочены устройством своего быта.

Сообщение о том, что нарком иностранных дел голодает, расстроило Ленина. Ценные кадры ни в чем не должны были испытывать недостатка. 5 мая 1921 года он написал управляющему делами и члену коллегии наркомата по иностранным делам Павлу Петровичу Горбунову:

«Тов. Горбунов! Посылаю Вам это секретно и лично. Верните по прочтении. И черкните два слова: 1) нельзя ли обеспечить Чичерина питанием получше? Получает ли из-за границы он “норму”? Как Вы установили эту норму и нельзя ли Чичерину, в виде изъятия, обеспечить этой нормой вполне, на усиленное питание? 2) Насчет управдел Чичерин, видимо, просто нервничает. Надеюсь, Вы примете во внимание его болезненность и не будете обращать внимания на излишне суровые или придирчивые выпады Чичерина».

В тот же день вечером Горбунов написал ответ:

«Многоуважаемый Владимир Ильич! Из возвращаемого с благодарностью документа я впервые узнал о таком трагическом положении с довольствием тов. Чичерина. Ни он сам, ни лица, его обслуживающие (семья Бауман), ни разу даже не намекнули мне или моим помощникам об этом. Сегодня ему доставлены все продукты для обычного стола, а с завтрашнего дня будут регулярно доставляться молоко, яйца, шоколад, фрукты для компота и прочее. Дано одному товарищу следить, чтобы все было, а на себя я беру ответственность за проверку и недопущение недохватов в будущем.

Конечно, я виноват в том, что раньше не догадался поинтересоваться этим, но Георгий Васильевич изолировался в своей личной жизни от всех остальных настолько, что и в голову не могло прийти подумать о том, чем он живет. К его болезненной нервности я уже привык и знаю, что она за последнее время очень часто вызывается излишней доверчивостью к окружающим его людям, переводимым мною от бессистемной, иногда безотчетной и кустарной работы к определенной организованной работе. В частности, конечно, они недовольны тем, что с дипломатическо-иностранного пайка я их посадил на несколько уменьшенный».

Маргарита Ивановна Рудомино пишет в воспоминаниях, как в начале апреля 1924 года побывала в квартире одного из наркомов:

«Я набралась храбрости и зашла в кабинет, где находились нарком с женой. Они сидели за письменным столом, на котором стояла большая плетеная корзинка со свежей клубникой. Из-за разрухи я уже несколько лет не видела клубники. А тут целая корзинка, да еще в апреле месяце!»