Время неприкаянных - Эли Визель Страница 47

Неужели она способна на такую низость? Как бы там ни было, Гамлиэль не желал отдаляться от двойняшек. Тогда эти адские сцены стали повторяться все чаще и доходили уже до дикости. Хуже всего было то, что двойняшки больше не могли этого выносить и, поскольку были еще малы, не понимали, что в своем несчастье им следует винить мать. Вместо этого они начали злиться на отца. После многомесячного затяжного кризиса решение созрело само собой — разъехаться. С целью избежать даже подобия скандала Гамлиэль предложил развод, вина за который целиком ложилась бы на него. Все что угодно, лишь бы завершить этот плачевный период своей жизни. Однако Колетт была неумолима — никакого развода не будет.

С годами Катя и Софи прониклись ненавистью к отцу. Гамлиэль уже уехал к Болеку в Соединенные Штаты, и они знали о нем лишь то, что он сделал их мать несчастной, а потому вполне заслуживал изгнания. Им исполнилось пятнадцать лет, когда Колегг покончила с собой, наглотавшись снотворных таблеток. Дедушка с бабушкой убедили их, что ответственность за ее болезнь и смерть несет Гамлиэль. Он много раз пытался встретиться с ними — тщетно. Они не подходили к телефону, когда он звонил. Письма его возвращались нераспечатанными. Тогда, в свою очередь, он познал муки отчаяния, сомнений и угрызений. Бессонными ночами он спрашивал себя: в чем же была моя ошибка? Какой из моих поступков привел к таким бедам? Неужели Колетт была права, говоря, что у меня иммунитет к счастью и любви? Хоть бы кто-нибудь объяснил мне это.

Она унесла все объяснения в свою небесную тюрьму. Он ненадолго приехал в Париж, чтобы посидеть у ее могилы. Стал говорить с ней шепотом. Попросил у нее прощения. Сказал ей:

— Наверное, я любил тебя не с той силой, не с той страстью, как должен был. Я уже сам не знаю. Да, я ощущаю себя виновным, но в чем, не знаю. Я ощущаю себя таким виновным, что любить больше не смогу.

Он положил на могилу камень. Когда уходил, почувствовал вдруг, что расстался со своим собственным существом.

Бедная Колетт, жертва самой себя.

И Гамлиэль, несчастная жертва жертвы.

А потом появилась Ева.

Ева с ее понятиями о запретном. Какая история! Какой конец! Отчаянная любовь. И приводящая в отчаяние. Ослепляющая и унижающая. Для обоих? «Я приношу несчастье, — говорила она с полным, холодным, почти суеверным убеждением. И добавляла: „Тебе не надо меня любить. Сама же я сделаю все, чтобы не любить тебя“». Однажды она произнесла одну из излюбленных фраз Колетт: «Я это говорю ради твоего блага». Но в устах Евы это была не угроза, а, скорее, предостережение. «Когда имеешь дело со мной, — утверждала она, — любовь всегда несет в себе нечто пагубное, вредоносное». И все же. Каждый миг, проведенный с ней, когда они вдвоем слушали музыку, читали или просто садились в автобус, становился мгновением полноты жизни. Потом, совершенно неожиданно, на сцене возник Самаэль. Позже Гамлиэль спрашивал себя: его она тоже сделала несчастным? Да нет. Самаэль не мог быть ни счастливым, ни несчастным. Это он обрекал на несчастье других. Ева энергично и мужественно сопротивлялась, но в конечном счете уступила. Ева и Самаэль, Ева и Гамлиэль — неужели это одна и та же женщина?

Ради нее Гамлиэль был готов на все. Даже жениться на ней? Несмотря на воспоминание о неудаче с Колетт? И вновь отговаривала его сама Ева:

— К чему все портить, когда нам так хорошо? Разве брак сделает наше счастье более полным?

Он настаивал:

— Мы будем делать то же самое, но в другом положении, иным образом.

— Иным образом? Объясни.

Он не знал, как объяснить. И в любом случае в глазах людей, которые их знали, они были семейной парой. Никого из них не звали в гости поодиночке. Все, что происходило с одним, касалось и другого. Гамлиэль спросил у нее однажды:

— Сможем ли мы прожить так до самой смерти, если мы не женаты?

— Если записано на небесах, что мы должны прожить так до смерти, не имеет значения, соединились мы или нет узами официального или религиозного брака. Нужно уметь читать Небесную книгу, вот и все.

— А ты умеешь ее читать? — спросил он с вызовом.

— Писатель ты, а не я.

— Писатель пишет, чтобы читатель прочел. Ну же, давай. Читай.

— Но писатель должен уметь читать прежде, чем научиться писать.

Пусть будет так, подумал Гамлиэль. Зачем бороться, если так хочет она? У нее есть свои резоны — наверное, заслуживающие уважения. Связано ли ее нежелание с первым браком? Внимание: заминированная зона — входить запрещено. Мы будем жить вместе, «словно» мы женаты. При условии, что сохраним любовь. Ева предложила свой вариант:

— Мы будем жить вместе, пока мы не женаты.

— С любовью?

— Нет, Гамлиэль. Без нее. — Быстро поцеловав его, она добавила: — Любовь еще не все, ты должен бы это знать.

— Продолжай.

— Над любовью и за ее пределами есть иное.

— И что же?

— Тайна.

— Что за тайна?

— Та, что дает человеку возможность превзойти себя как в Добре, так и во Зле.

Еще один поцелуй означал завершение разговора. Гамлиэль признал свое поражение — в спорах Ева была сильна. Она всегда одерживала верх, и это его не раздражало. Наоборот: когда он был с ней, его ничто не раздражало. Кроме того, слова «одержать верх» или «потерпеть поражение» были не уместны между ними. Рядом с Евой Гамлиэлю всегда приходилось выбирать самые точные выражения.

Чудесные дни, дивные ночи, полные открытий и взаимного изумления. Кто сказал, что нельзя быть счастливым среди этих громадин из камня, заполонивших Манхэттен? Прогулки по Бруклину, отдых в Центральном парке, музыкальные вечера на свежем воздухе, экскурсии в Кэтскилл. Познал бы он такое счастье с Колетт, если бы та сохранила разум и душевное равновесие? Неужели счастье, подобно человеку, обладает своим неповторимым лицом, вылепленным тем, кто создает его?

— Иногда ты где-то далеко от меня, рядом с неким призраком, — заметила однажды Ева. — Ты хоть еще видишь меня, ответь?

— Конечно, я тебя вижу. Даже в такие минуты я вижу только тебя.

— Невозможно. Нельзя видеть двоих одновременно, смотреть на них одним и тем же взглядом.

Она умолкла, чтобы поцеловать его, а потом спросила:

— Ты можешь произнести два слова одновременно?

— Могу.

— Докажи.

— Я могу сказать слово, в котором заключено другое. Есть слова, похожие на русские матрешки.

— Я и забыла: ты все время занят тем, что разбираешь эти самые русские матрешки.

— Не всегда. Я также занят тем, что смотрю на тебя.

— И какой ты меня видишь?

— Красивой. Очень красивой. Безупречно красивой красотой.

— И все?

— Почти.