Бумеранг судьбы - Татьяна де Ронэ Страница 47

В маленькой церкви полно людей. Здесь все одноклассники и друзья Полин, все ее учителя, товарищи из других классов, других школ. Я никогда не видел столько молодежи на похоронах – ряды одетых в черное подростков, у каждого в руках белая роза. Сюзанн и Патрик стоят у входа и благодарят каждого за то, что он пришел. Я восхищаюсь их выдержкой, невольно представляя на их месте себя и Астрид. И уверен, что мысли Астрид текут в том же направлении. Я вижу, как она, рыдая, обнимает Сюзанн. Патрик целует ее.

Мы садимся позади них. Скрип стульев о пол потихоньку затихает, потом женский голос запевает гимн, ясный и грустный. Я не вижу певицу. Патрик со своими братьями и отцом вносят в церковь гроб.

Мы с Марго знаем, как выглядит Полин в гробу – розовая рубашка, джинсы, кеды «Converse». Мы знаем это, потому что видели ее в морге, с волосами, убранными назад, и сложенными на животе руками. Священник, румяный молодой мужчина, начинает свою речь. Я слышу его голос, но смысл слов от меня ускользает. Невыносимо трудно здесь оставаться.

По монотонной команде священника мы встаем, снова садимся, молимся. Он вызывает Марго. Астрид смотрит на меня вопросительно. Я не знал, что она будет выступать во время этой церемонии.

Марго останавливается возле гроба своей подруги. Хватит ли у нее сил? Сможет ли она говорить? И вот звучит ее голос, звучит с силой, которая меня поражает. Это голос не робкого подростка, а молодой, уверенной в себе женщины.

Пусть часы замолчат, телефон сгинет в мрак.

Сочной костью купите молчанье собак.

Вставьте музыке кляп! Тише бей, барабан!

Слезы плакальщиц пусть орошают саван.

Уистен Хью Оден, «Похоронный блюз». [28]Она не читает с листа. Она знает эти слова наизусть. Марго читает эти стихи так, словно сама их написала. Ее голос чист, глубок, полон гнева и сдерживаемой боли.

Ты – мой север и юг, запад мой и восток.

Тяжкий труд мой и отдыха сладкий глоток.

Ты – мой полдень и полночь, ты – песнь и сонет,

Наша вечна любовь, но тебя больше нет.

Ее голос дрожит. Она закрывает глаза. Астрид сжимает мою руку с такой силой, что мне становится больно. Марго делает глубокий вдох, а потом на фоне едва слышного шепота собравшихся продолжает:

Не хочу ваших звезд, уберите их с глаз!

Никогда не светить дайте солнцу приказ.

Пусть иссохнут моря, канут в бездну леса!

Веру я хороню в счастье и… в небеса.

Когда она возвращается на свое место, тишина в церкви становится напряженной, мучительной. Астрид прижимает Люка к груди. Арно берет сестру за руку. Воздух кажется тяжелым от слез. Потом снова звучит голос священника, и подростки по очереди выходят, чтобы сказать несколько слов, но я опять не понимаю, что они говорят. Я упрямо смотрю в выложенный плиткой пол. Стиснув зубы, я жду, когда это закончится. Я уже не могу плакать. Я вспоминаю, каким потоком лились у меня слезы в тот день, когда я узнал о смерти Полин. Сегодня на соседнем стуле плачет Астрид. Я обнимаю ее и прижимаю к себе. Она хватается за меня, как утопающий – за спасательный круг. Люка смотрит на нас. Он не видел нас обнимающимися с того самого отпуска в Наксосе.

Похоже, небеса вняли моей просьбе: в просветы между тучами робко проглядывает бледное солнце. Мы медленно идем за гробом Полин на расположенное по соседству кладбище. Нас очень много. Жители городка прильнули к окнам: в этой похоронной процессии столько молодых… Марго идет впереди вместе со своими одноклассниками. Они смотрят, как гроб опускается в могилу. По очереди бросают на гроб розы. Какая-то девушка, тихо вскрикнув, теряет сознание. Окружающие бросаются к ней, кто-то из учителей подхватывает ее и уводит в сторону. Рука Астрид снова оказывается в моей руке.

Как и было условлено, после похорон все собираются в доме Сюзанн. Но большинство присутствующих разъезжаются. Им не терпится вернуться к нормальной жизни, к своей рутине, к работе. Столовая наполняется друзьями семьи. Мы почти со всеми знакомы. Присутствуют и четыре ближайшие подружки Полин: Валентин, Эмма, Беренис и Габриэль – маленькая, сплоченная компания. Я смотрю на удрученные лица их родителей, и мне вдруг становится ясно, что мы сейчас думаем об одном и том же: в покрытом белыми розами гробу могла бы лежать наша дочь…

Ближе к концу дня, когда опускаются сумерки и небо начинает темнеть, мы уезжаем в числе последних. У детей страшно усталый вид, словно после утомительного путешествия. Оказавшись в машине, они закрывают глаза и засыпают. Астрид молчит. Ее рука лежит на моем бедре. Так обычно бывало, когда мы ездили к ее родителям.

Мы выезжаем на Национальное шоссе, ведущее к автостраде, когда колеса нашего «ауди» вдруг начинают скользить по огромной луже грязи. Я смотрю на дорогу, но ничего не вижу. Жуткий смрад проникает в салон, и дети просыпаются. Это запах разложения. Астрид прижимает к лицу бумажную салфетку. Мы снижаем скорость, но колеса продолжают скользить. Люка начинает кричать, указывая на что-то пальцем, – на середине дороги лежит чье-то безжизненное тело. Идущая перед нами машина резко сворачивает. Это туша какого-то животного. На дороге всюду валяются внутренности. Ужасно воняет, но мои руки словно прилипли к рулю. Люка снова кричит. Внезапно в поле зрения появляется второй смутный силуэт. Еще одно животное. Мы сбавляем скорость. Нам объясняют, что грузовик, который вез с местной скотобойни останки животных, растерял по дороге весь свой груз: десятки ведер крови, смешанной с внутренностями, шкурой, жиром, кишками и прочим рассыпаны по дороге на протяжении пяти ближайших километров.

Адское зрелище. Мы медленно едем вперед, задыхаясь от невыносимого смрада разлагающихся туш. Наконец впереди возникает указатель на автостраду. В машине раздаются вздохи облегчения. Мы мчимся в направлении Парижа, в Малакофф, на улицу Эмиля Золя. Урчит двигатель…

– Почему бы тебе не поужинать с нами? – неожиданно предлагает Астрид.

Я пожимаю плечами.

– Хорошо.

Дети друг за другом выходят из автомобиля. Я слышу из-за забора радостный лай Титуса.

– Серж дома?

– Нет, его нет.

Я не спрашиваю, где он. Если честно, мне нет до этого никакого дела. Я просто радуюсь его отсутствию. Никак не могу привыкнуть к тому, что этот тип живет в моем доме. Да, я все еще считаю этот дом своим. Ощущаю его своим. Это мой дом, моя жена, мой сад, моя собака. Моя прошлая жизнь.