Зеркало для слепого - Борис Пугачев Страница 46

— Не мучайте вы себя. Давайте лучше выпьем. Что вы за это чмо базар разводите. Вшивый и есть вшивый. Падла. Его давно урыть надо. Жаль, мне его добить не дали. Коммуняга гребаный.

— Вы правы. Наливайте, — отрезая кусок ноги, согласился Родик. — Посмотрим, что у меня из мяса получилось, выпьем и валить будем. Только по-умному. К дереву я его на улице привяжу. К утру замерзнет.

— Во… Это дело. Только уж очень много тут свидетелей. Куда потом жмура девать? Лучше завтра втихаря. Вы уедете, а мы незаметно в лесок его сведем. Вроде сам убежал.

— Нет, Алексей. Это мое дело. Пусть свидетели, мне наплевать. Наливайте еще. Мясо вроде неплохое получилось. Пойдемте всех угощать. У всякой вещи два конца. Утро вечера мудренее. Сейчас еще выпью и спать пойду. А вонючка эта пусть на террасе в себя приходит…

Родик проснулся и не сразу понял, где находится. Однако притупленное огромным количеством выпитой водки сознание помимо его воли красочно восстанавливало череду вчерашних событий, вызывая то чувство ужаса, то чувство обиды. Потом пришло понимание того, что произошло нечто непоправимое, требующее наказания виновных, а вместе с тем и тревожное ощущение собственной вины. Это состояние все полнее овладевало Родиком, затем заставило его подняться с нерастеленной постели и пойти на террасу, где, как он был уверен, находится Иван Петрович.

Терраса была пуста, и только брошенный в угол матрас свидетельствовал о том, что все случившееся не приснилось ему.

Родик пришел в комнату, где вчера происходило застолье, и включил свет. В комнате было чисто убрано. Иван Петрович лежал на одной из кроватей и мирно посапывал.

«Скотина. Спит как ни в чем не бывало. Наверное, сердобольные женщины его сюда положили», — подумал Родик, скидывая с Ивана Петровича одеяло и тряся его за голое плечо.

Тот открыл глаза и, увидев Родика, принял вертикальное положение.

— Проснулся, скотина? — враждебно спросил Родик, сразу перейдя на «ты», и глумливо добавил: — Хорошо выспался? Голова не болит? Может, водочки дать — поправить здоровье?

— Ну зачем вы, Родион Иванович, так со мной разговариваете? Я очень переживаю. Сам не знаю, как все получилось. Какое-то помутнение рассудка. Вы и так вчера меня наказали. До сих пор согреться не могу. Одежда моя куда-то делась…

— А-а-а. Согреться? Сейчас я вас согрею.

Родик поднял Ивана Петровича и поволок его из комнаты. Тот не сопротивлялся, вероятно понимая неизбежность происходящего. Родик вытащил его на террасу и толкнул на матрас. Иван Петрович, шумно ударившись о стену, безвольно сполз на матрас и жалобно заныл:

— Ну, зачем так, Родион Иванович? Я все осознаю…

— Осознаете? Что осознаете? — не имея других слов, переспросил Родик, интенсивно думая о том, что бы еще сделать.

Непонятно откуда появившаяся мстительная злоба, подогреваемая алкоголем, требовала выхода. Родик опять поднял Ивана Петровича и потащил его на улицу. Площадка перед домом, освещаемая одним фонарем, чем-то не понравилась ему, и он толкнул Ивана Петровича вперед, жестами показывая, что тот должен идти.

— Помилуйте, Родион Иванович! — взмолился Иван Петрович. — Босой я! Холодно. Ой, больно! Помилуйте!

Родик был непреклонен и пихал голого и босого Ивана Петровича вперед, пока они не достигли понравившейся Родику сосны. Он оглянулся и заметил веревку, натянутою между деревьев, схватился за нее, стараясь сорвать, но у него ничего не получилось. Чертыхнувшись, он вернулся в дом за ножом. Ножа не нашел, но под руку попался топор. Взяв его, Родик вышел на террасу и увидел Ивана Петровича, подпрыгивающего на матрасе в попытке растереть замерзшие ноги.

— Тебе кто сюда разрешил вернуться? — озверился Родик. — Я тебя сейчас зарублю! Пошел назад!

— Рубите меня, Родион Иванович, но я не пойду на улицу. Я же обморожусь.

— Обморозишься. Для этого тебя туда и отправляю. Привяжу к дереву, а когда рассветет, посмотрю, как ты себя чувствовать будешь. Ты же хотел поглядеть, как через меня пуля пройдет и какого цвета у Юры кровь.

— Не пойду! Убивайте здесь!

— Пойдешь, скотина, — процедил Родик сквозь зубы, ощущая новый приступ озлобления и стараясь поднять теперь уже сопротивляющегося Ивана Петровича.

Шум всей этой возни разбудил обитателей дома. На террасе появился Сергей Сергеевич. Он сонно спросил:

— Что тут происходит, Родион Иванович?

— Какая-то сердобольная душа скотину эту в тепло спать положила, одеяльцем укрыла. Вот я и хочу восстановить справедливость. К дереву его привяжу, пусть до утра постоит.

— Не надо, Родион Иванович. У нас и так чэпэ, а вы хотите все усугубить. Утром составим на него протокол. Его лишат разрешения на оружие, исключат из охотобщества. Оружие мы у него уже изъяли. Трофей вам отдадим в качестве небольшой компенсации. Не трогайте его. Давайте лучше пару часиков еще придавим. Не сворачивать же из-за него охоту, в такую даль ехали. Пусть отдыхает. Ему тоже досталось. Это я его спать уложил, а одежду спрятал, чтобы не сбежал ненароком. Оставьте его. Это я вам как председатель охотобщества говорю. Нам сегодня еще лося взять надо. Пойдемте, пойдемте…

— Подчиняюсь дисциплине, Сергей Сергеевич, — с сожалением произнес Родик. — Однако с вами не согласен. Лишение его охотничьего статуса — слишком мягкая кара. Я все равно это так не оставлю. Не здесь, но накажу.

— Это у вас горячка. Нервный стресс, замешанный на водке. Остынете и простите. Я вас знаю. Вы человек не злой, а Иван Петрович все же не закоренелый преступник и, надеюсь, не рецидивист. Думаю, к врачу ему надо обратиться. А пить вообще противопоказано. Да и по поводу наказания вы не правы. Протокол пойдет в Центральное общество, в милицию. Могут и уголовное дело завести. Попытка убийства. Мы в протоколе это отметим, все подпишемся. Ваша мысль о суде Линча плохая. Выбросьте ее из головы. Вам что, хочется из-за этого ненормального в тюрьму сесть? У нас большой бизнес намечается. Я понимаю ваше негодование, но…

— Я тоже все понимаю. Сдержать себя не могу. Внутри кипит. Вы правы. Не волнуйтесь, но имейте в виду: прощение преступления является соучастием в нем. Мы должны очень серьезно отнестись к случившемуся.

16 глава

От подношений и боги становятся сговорчивыми.

Еврипид

Взрослые расположились за уставленным закусками и бутылками столом, а племянницы Родика, пользуясь случаем, шумели за стеной в спальне, используя кровать родителей в качестве батута, и иногда высовывали свои возбужденные рожицы из-за косяка двери. Убеждаясь, что взрослые заняты, они — вероятно, чтобы обратить на себя внимание, — с визгом пробегали по столовой и опять исчезали.

— Надо было Наташку с собой взять. Она бы с девчонками поиграла, а то от их визга уже голова трещит, — в очередной раз посетовала сестра Родика и снова крикнула куда-то в пространство: — Все, замолчали!