Интересная Фаина - Алла Хемлин Страница 46

Мотач умел писать всеми руками на свете. Интересно, что фаинскую метрику чуточку поправил для Серковского Мотач своей правой рукой.

Абовиц случайно нашел Мотача уже давно.

Мотач сидел в чайной, которая стояла как раз возле базара и как раз возле почты тоже.

Абовиц по своему положению в такую чайную не ходил. А тут ударила сильнейшая жара, и в голову Абовицу сильно вступило, тем более Абовиц ехал на извозчике без всякого верха. Абовиц сделал тпру извозчику и скоренько забежал попить холодненького кваса с изюмом, чтоб оттянуло от головы.

Пока у Абовица оттягивало, Абовиц услышал, как Мотач громко звал людей подходить и хвалился хоть с какого голоса написать письма для родственников и вывести буквы на совесть. По всему получалось, что Мотача уже люди хорошо знали, тем более при царизме грамотность была сильно не у всех.

Абовиц подошел и посмотрел, как Мотач выводит.

Абовиц удивился, потому что Мотач выводил каждому и под голос, и под лицо, и под место жительства. Особенно Мотач отдавался букве В.

Это было в 1893 году. Мотачу тогда исполнилось хорошо за тридцать. У Мотача имелись сыночек и жена, работа тоже была. Мотач работал на второй смене в портовой конторе, считал оборот и прочее. А в базарный день Мотач шел в чайную часам к восьми утра. Мотач брал с людей посильно и даже меньше. Мотач в деньгах не сильно нуждался, хоть копейка была нелишняя.

Мотач сильно нуждался, чтоб писать буквы. Если Мотач долго не писал, у Мотача в голове начиналась нечеловеческая боль. Другой бы нашел службу с письмом, а Мотач не искал из-за скромности и несмелости характера, тем более Мотачу уже было неудобно перед цифрами. Другой бы для здоровья писал дома, а Мотачу писать дома никогда не помогало.

Абовиц не смог выманить Мотача из чайной, хоть из портовой конторы Абовиц Мотача выманил.

И пошло-поехало у Мотача с Абовицем на новой работе.

У Мотача была хваткость, и Мотач научился писать на всем на свете и резать разные печати. Мотач стал называться гравер.

И вот Серковский с Лизаровым надавили на голову людям, которые не знали, куда потратиться, и получили для науки деньги на копание земли. Этим людям Серковский с Лизаровым пообещали за доброту тихонечко уступить кое-что из выкопанного, хоть и в другом месте.

Штерн честно начинал свое, а Абовиц — свое, хоть и нечестно.

Через сколько-то получилось, что из земли выкопалось хорошее.

Когда выкапывалось, все люди сбегались и всё видели. Звали фотографа, и выкопанное снималось в разных видах на карточки.

Штерн особенно плакал от счастья, когда выкапывались камни с буквами. Когда выкапывались дамские изделия из золота, Штерн почти что не плакал. Тем более золота выкопалось две штуки.

Сидоров и Каширов в нужное время нанялись в артель землекопов и копали по мере сил. Ночью артель не копала, а Сидоров и Каширов наоборот, тем более под присмотром одного пожарного унтер-офицера. Сидоров и Каширов накопали сколько-то камней, хоть и без букв. Эти камни Сидоров и Каширов привезли к Абовицу.

Абовиц через Лизарова получал карточки и бумаги с научными удостоверениями честности выкопанного.

Абовиц своими руками делал похожие изделия из золота под приглядом Лизарова, а Мотач делал похожие бумаги с печатями. Еще Мотач под приглядом Лизарова писал похожее на камнях. А Серковский заверял своей рукой уступку кое-чего кому надо.

Кому надо при уступке говорилось, что кое-что выкопалось на огороде у Сидорова или Каширова как раз в десяти верстах от Штерна. При царизме не все люди были честными, потому Сидоров или Каширов божились на чем свет стоит и давали всем на свете расписки.

Дело у Абовица с Серковским пошло хорошо, и за столько лет много кому кое-чего выписалось и кое-что отвезлось.

Из науки уже давно известно, что если у кого начнет пахнуть жареным, так и не остановится. У Серковского пахло сначала от Елизаветы, а потом еще запахло.

Сидоров и Каширов оба не удержались и убили одного пожарного унтер-офицера за неуважение — отравили ядом. Сидоров и Каширов травили за неуважение три дня и в конце добились своего.

Сидоров и Каширов ходили травить при людях, которые видели, что двое заходят, а один не выходит.

Полиция Сидорова и Каширова взяла и поймала.

Сидоров и Каширов не хотели на каторгу и сказали, что надо позвать адвоката Серковского.

Серковского позвали.

Сидоров и Каширов пообещали Серковскому, что, если он их не спасет, они все доложат по начальству, а пока что попросили поселиться в одну камеру.

Серковский договорился про одну камеру и пообещал Сидорову и Каширову, что все у них будет хорошо.

На следующее утро Сидоров и Каширов получили от неизвестного хорошего человека бутыль кваса, два круга колбасы с чесноком и буханку хлеба.

Вечером, ближе к ночи, Сидоров и Каширов спели песню, что никто их не разлýчит, лишь мать сыра земля, и заснули.

Утром Сидоров и Каширов не проснулись, а просто лежали себе, как две голые ложки. Может, если б под ними была трава, хоть и помятая, они б проснулись. А доски есть доски.

Для порядка полиция спросила у Серковского, может, он что скажет.

Серковский сказал полиции, что случился Божий суд.

При царизме у Божьего суда ни на небе, ни на земле не было ни одного народного заседателя.

* * *

Абовиц, Лизаров и Серковский собрались и начали думать, как жить дальше.

Лизаров сразу сказал, что, пока не поздно, он перестает быть нечестным.

Серковский сказал то же самое.

Абовиц их обоих послушал и сказал, что ладно, хоть и жалко.

Мотача никто ни про что не спрашивал.

Серковский все еще был должный Абовицу по своей расписке.

Серковский раньше тратил деньги в основном не свои, а Елизаветы. Но и свои деньги Серковский тратил, хоть не в основном и с тяжелым сердцем. Получилось, что там и там Серковский сильно протратился.

Когда Серковский сказал Абовицу, что хочет перестать, Абовиц по-хорошему попросил завтра рассчитаться.

Серковский рассчитался и заплакал, почти что как Штерн, только по другому случаю.

Интересно, что Леотар-второй, когда спускался с веревочки, становился Иваном Швецом из Чабановки, тем более при своих.

А Серковский, когда сошел с веревочки, остался Серковским без всякой выгоды.

Лучше б Серковскому было устроиться возить из Америки швейные машинки Зингера. Тык-тык-тык иголка с ниткой по материи — и хорошо, и ровненько.

* * *

У Серковского язык не поворачивался признаться Верочке, что у Серковского, кроме каменного дома, почти что ничего нету.