Кирза - Вадим Чекунов Страница 45

Я ухожу в сортир умыться и покурить.

Стоя у окна, разглядываю свое отражение.

Мыслей у меня в голове нет никаких.

Когда возвращаюсь, бойцы уже «сушат крокодилов».

Максимова, как самого рослого, заставили растянуться над проходом. Пальцами ног он едва держится за дужку верхней койки одного ряда, а вытянутыми руками уцепился за спинку койки другого.

От напряжения его уже начинает трясти. Спинки коек ходят ходуном. Еще минута — и Макс упадет.

Сахнюк вдруг расцветает улыбкой. Вынимает из ножен не сданный еще штык-нож, встает на колено чуть сбоку от висящего над ним Максимова. Устанавливает нож на полу острием вверх.

— А теперь попробуй, ебнись! — Гитлер аж светится от удачной шутки.

Через несколько секунд Макс действительно падает, но Сахнюк успевает убрать нож.

Тщедушного Надеждина посадили на одну лишь перекладину — как Мишаню в свое время. Надеждин сидит с багровым — видно даже в темноте — лицом и неудержимо заваливается вперед.

Гончаров бьет его со всей силы подушкой по лицу и тот падает, задрав ноги, на койку.

— Скажи спасибо, я добрый сегодня, — комментирует Гончаров, закуривая. — Ебнул бы сзади тебе, щас бы на полу с еблом разбитым лежал.

На Мишаню накатывает великодушие.

— Ладно, на первый раз хорош будет. Сорок пять секунд отбой!

Бойцы шустро раздеваются и прыгают в койки.

— Бойцы-ы! — ревет вдруг медведем Костюк.

— Мы-ы-ы-ы! — отвечают духи.

Правила им известны.

— Спать хотим? — включаюсь в игру я.

— Не-е-е-ет!

— А что будем делать? — Паша Секс.

— Спа-а-а-ать!

Ну и правильно. Спите пока.

— Спокойной ночи! — ухмыляется Гончаров.

— Завтра присягу принимать будут, — подмигивает мне Кица. — Чайку попьем?

— Давай, — достаю из своей тумбочки кружку.

— Э, воин! — Кица пинает сапогом соседнюю койку.

Кувшинкин вскакивает и замирает по стойке «смирно».

— Взял кружку, вторую — мне найди где хочешь — и съебал за водой! Минута времени! Время пошло! — рычит Кица страшным голосом. Пытается подкрепить слова пинком, но шустрый боец уже убегает.

— Шарит! — одобрительно роняет Кица и усаживается на койку. — Ну шо там поисть у нас?

Достаю кульки и кладу на одеяло. Из кармана на рукаве выуживаю кипятильник из лезвий.

— Завтра, бля буду, на зарядку с духами побегу. На озеро погоню.

Боец приносит кружки.

Прежде чем кипятить, подозрительно принюхиваюсь к воде.

Вроде не из параши.

Утром Колбаса решает показать власть.

— Подъем, взвод охраны! — орет он, дублируя дневального.

Духи выпрыгивают из коек и суетятся возле табуреток с одеждой.

Шнурки одеваются чуть медленнее. Арсен, как сержант, сидит на койке и растирает опухшее со сна лицо.

— Суншев, подъем, команда была! — орет ему Колбаса. — Кому не ясно, щас объясню! Постарел невъебенно, что ли?

Арсен командовал духами в карантине, но сейчас, во взводе, Колбаса — его старый. Вчерашний случай сильно уронил Колбасу в его глазах.

Арсен молча одевается и идет в сортир.

Духи и шнурки уже выстроились в коридоре,

Осенники, поддерживая власть сержанта, суют ноги в сапоги и смотрят на нас. Укол и Гунько злые, рожи у них кривятся. После отбоя их долго не было в казарме, где-то они шарились почти всю ночь.

Чувство у меня нехорошее, что все еще только впереди.

Кица и Костюк о чем-то переговариваются, но все же встают и начинают рыться в сложенной на табуретках форме.

В сортире, едва успеваю отлить, сталкиваюсь с Уколом и Гунько.

— Базар есть, — делает шаг и оказывается почти вплотную возле меня Укол.

Внутри нехорошо екает. Не готов к драке совсем. И Арсена что-то не видать.

— Короче, слушай сюда. Колбаса вчера датый был. Косяк спорол, хуле спорить. Это ваши бойцы, вам ебать их год целый. Бля, но мы — старше. Вам это всосать надо, если мирно жить хотите. И еще раз такая хуйня будет — бля буду, утром мертвыми проснетесь.

Укол понтуется, даже не замечая, какой бред он несет. Но главное ясно — осенники включили задний ход и предлагают забыть вчерашнее.

Это хорошо, что драки не будет.

Теперь моя очередь понтоваться:

— Ни и какого хуя надо было быковать… Хавки — хоть жопой жуй. На всех ведь принесли… Ладно, проехали. Со своими поговорю.

Руки друг другу не жмем, но угощаем друг друга сигаретами.

Прав был Кучер, сравнивая армию с племенами Гвинеи. Все один в один.

Макса и Нового назначают уборщиками. Молдаван Потоску, шнурок, у них за старшего. После уборки Колбаса разрешает им пойти в гостиницу к родакам.

— Это если убраться сумеете! — рычит на них молдаван. — Где швабры, бля? Меня ебет, что нету? С ночи надо под кровать прятать. Пиздуйте к мандавохам, как хотите, чтобы швабры были. Минута времени, съебали!

Подмигиваю Кице:

— Олег, помнишь, как нам Старый с Костей «зачеты по плаванию» устраивал? Когда в щитовой жили? Повезло нашим духам…

После ремонта казармы пол в ней сделали паркетный. Ротный связистов Парахин обещал лично пристрелить любого, кто «по-морскому» полы мыть будет.

Теперь только влажной тряпкой елозить разрешается.

— А мне похуй, — отвечает Кица. — Хуево уберут — будут «плавать» и на паркете.

— Ага, как там Костя любил говорить: «А мэнэ цэ ебэ? Мэнэ це нэ ебэ!» — говорю я интонацией Костенко.

Кица не улыбается.

— Ты мне про него даже не напоминай, — мрачно отвечает.

— Через туалет на выход шагом марш! — орет старшина «мандавох».

Связисты, кашляя и поругиваясь, тянутся к двери. Своих бойцов, кстати, этой ночью они не трогали. Выдерживают положенные три дня, так понимаю.

Строимся на улице.

Утро прохладное пока, без майки зябковато. Ржем над Васей Свищем — у того на загорелом теле белый отпечаток майки.

— Васыль, было ж сказано — голый торс форма одежды. А ну, сымай!

На подначки Вася отвечает, по обыкновению, простодушной ухмылкой.

Всю прошлую неделю он вкалывал на огороде у штабного прапора Мартына из секретной части. За ударный труд тот обещал ему отпуск. Вася, себя не жалея, с радостью взялся за привычное дело и пахал как трактор. Прапор слово сдержал. Договорился с Вороном и Вася послезавтра едет к себе на хутор. Десять дней плюс дорога.