Кровная месть. Чеченская вендетта - Ибрагим Хараев Страница 44

Сурхо и его семью встретили обустроенный дом и хозяйство, друзья, радушные соседи, давным-давно наслушавшиеся историй о нём, шум ветра, шелест деревьев и блеяние коз.

Только после переезда он ощутил себя окончательно и непоправимо счастливым, словно раскрылись крылья. Ушли в прошлое суматоха и нервотрёпка. В новом доме он просто жил, как умел, и этого было более чем достаточно.

Именно в этом состоянии он вступил в ту пору жизни, когда взрослый мужчина постепенно превращается в пожилого человека, и уже больше не хочет достигать ничего нового, совершенно удовлетворённый достигнутым.

Так он прожил восемь лет, до тех пор, пока в один из обычных дней на операционном столе Сурхо не оказался особенный пациент.

Это был семидесятилетний старик, совершенно седой и страшно сгорбленный, будто бы мир непрерывно давил на него всю жизнь многотонной глыбой. Тело старика покрывали следы от множества ран – колотых, резаных и огнестрельных. Эти шрамы были свидетельством того, что когда-то старик был отважным воином, у него в глазах, где-то в самой глубине, до сих пор тлели угольки былого пламени. Но самая страшная рана зияла у него на груди, у самого сердца. Это рана была пулевая, застарелая, чёрная, пустившая жуткие корни-полипы по всему телу. Она будто в железных тисках держала грудь старика, отдаваясь болью при каждом его движении.

Старика нашли на дороге, недалеко от селения. Никто не знал, куда он шёл, откуда и зачем. Он был в таком тяжёлом состоянии, что разумнее было бы дождаться конца, а потом похоронить. Просто потому, что уже никто не способен был облегчить его страдания. Но все знали, что рядом живёт хороший врач – Сурхо.

Когда старика готовили к операции, один из друзей Сурхо – его лучший друг ещё с институтских времен – сказал: «Я его знаю. Этот дед у меня по соседству жил, через стенку». И принялся рассказывать: «Он снимал маленькую комнатку и почти не выходил из неё. Не знаю, чем он занимался и на что жил. Он всегда был таким скрюченным, и кашлял так, что у меня стёкла дрожали. Бедный он был, в одной и той же одежде ходил. Ни с кем не общался, я думаю, если бы умер, и через десять лет никто не вспомнил бы о нём. Жалко его было, конечно, я хотел как-то ему помочь, но он принялся браниться, хрипел, потому что кричать не мог, потом чуть не задохнулся от кашля. Никто из соседей его не любил. Как же его звали… А, Темирбеком. Темирбек Гацуев он».

Сурхо будто ударили со всего размаху.

– Ты уверен? Ты точно уверен, что его так зовут?

– Ну да. Он же всю жизнь был моим соседом. А ты что, с ним знаком?

Сурхо посмотрел на Темирбека. Глаза у Гацуева были приоткрыты, пальцы на руке дергались, и было непонятно, видит ли он Сурхо, или бредит.

– Нет, – сказал он. – Давайте, готовьте всё особенно тщательно. Я собираюсь его спасти.

– Ну, удачи, – товарищ присвистнул с некоторым восхищением. – Если кто-то во всём мире и может, так только ты.

Итак, на операционном столе у Сурхо лежал его кровный враг. Убийца его старшего брата. Человек, которого следовало бы убить.

Но сейчас всё это было не важно. Сейчас Сурхо не был Дарговым, не был чеченцем, не был даже человеком. Он был врачом, был механизмом, волей, импульсом, живым воплощением высшей миссии Творца. И меньше всего на свете он мог бы предать эту миссию ради каких-то мирских дрязгов.

Ещё никогда в жизни он не вёл такого тяжёлого боя со смертью. Операция шла несколько часов, в течение которых Сурхо ни на шаг не отходил от операционного стола. Четырежды менялись его помощники, но сам он не сдавался, и, наконец, его труды были вознаграждены – он вытащил из груди старика пулю. Заржавевшая, гнилая, чёрная, с рваными обугленными краями, именно она раздирала Темирбека изнутри, беспощадно карая его за каждый вздох, каждый шаг, каждую мысль. Она настолько основательно прижилась в его теле, что уже словно стала новым органом, и, даже будучи извлечённой, казалась хищным насекомым, готовым броситься на тебя в любой момент.

Когда пуля была извлечена, старик вдруг вздохнул, глубоко и чисто, и Сурхо почувствовал, какое невероятное удовольствие его пациент получил от этого вздоха, впервые за много лет. И в этот момент он понял – Темирбек будет жить.

Многочасовое напряжение дало о себе знать, – Сурхо лишился чувств прямо в операционной. Он пролежал в постели целый день и пришёл в себя только на вторые сутки. Дагмара, радуясь выздоровлению мужа, призналась, что уже начала бояться, не решил ли он обменять свою жизнь на жизнь старика. В ответ Сурхо лишь улыбнулся: «Надеюсь, Всевышний этого от меня не ждёт».

Но, похоже, именно этого Вселенная от него и хотела: через неделю сыну Сурхо исполнилось пятнадцать лет. Он достиг совершеннолетия, и, значит, чеченские законы чир – кровной мести – теперь потребуют от него исполнения долга. Сурхо отрешённо сидел в сторонке, смотрел на сына и думал: «Пока никто не знает, кого я спас. Но они узнают. И что тогда скажут обо мне? Что скажут о моём сыне? Что скажет Дагмара, от которой я все эти годы скрывал историю смерти брата? Как они отнесутся к этому?.. В конце концов, разве я боюсь смерти? Нет, я уже не молод, смерть приходит к каждому. Если пришло моё время – так тому и быть».

Он аккуратно разузнал через друга, что Темирбека приютили в доме неподалеку, он быстро поправляется, к нему словно разом вернулись все потерянные годы.

И тогда, ближе к вечеру, когда улицы опустели, Сурхо постучал в дверь Гацуева.

Тот вышел, и было видно, что каждое движение приносит ему несравнимое ни с чем удовольствие. Этот человек наслаждался каждым мгновением жизни, был благодарен солнцу, воздуху, земле за каждую секунду. Человек, казалось, был готов целовать стены своего дома, настолько прекрасными ему казались все окружающие предметы.

Он сразу узнал Сурхо и бросился пожимать ему руку.

– Доктор, вы подарили мне жизнь, веру, и я не знаю, как мог бы отплатить вам за то, что вы сделали. У меня нет денег, но я найду, обязательно найду, я готов остаться и работать вашим помощником без оплаты, до конца жизни… – его голос дрогнул, и он обнял Сурхо и заплакал, чего никогда в жизни не делал.

И вдруг его рука коснулась холодной стали… Это были кинжалы, которые Сурхо принёс с собой.

– Меня зовут Сурхо Даргов, – сказал Сурхо шёпотом. – Пятьдесят лет назад ты убил моего старшего брата.

Темирбек отстранился. Он хотел что-то сказать, но не смог. Казалось, несуществующая пуля непостижимым образом снова появилась рядом с его сердцем и вцепилась в его рёбра чёрными гнойными полипами. Он закашлялся, еле отдышавшись, попытался что-то сказать, но тщетно, а слёзы всё текли и текли по его лицу. Сурхо стоял перед ним, чувствуя себя последним негодяем. Но выхода не было. Что сказано, то сказано…

Так они простояли несколько минут. Дождавшись, когда Темирбек придёт в себя, Сурхо протянул ему один из кинжалов. Старик посмотрел на кинжал, будто на змею, потом на Сурхо.

– У вас есть дети? – глухо спросил он.