Путь хунвейбина - Дмитрий Жвания Страница 44

- А на х… они здесь нужны?!

И это после того, как мы распространили на этом заводе тысячи листовок и газет! И это во время общественного подъема! Что же ждать от рабочих в период спада? А на хулиганье мы не были похожи совсем, я давно отказался от экстравагантных причесок, а одеты мы как обычные студенты. Я до сих пор не понимаю, почему красное знамя со звездой в черном круге вызывает так много вопросов. Все же ясно и понятно! Звезда – символ революции, красное знамя – знамя социализма…

К нам подошел один из организаторов демонстрации и потребовал, чтобы мы убрались. Мы ответили, что скорее уберется он, чем мы.

- Идти мы будем там, где захотим. Если не нравится, обратитесь в милицию, это будет так естественно в День всесоюзного протеста против правительства! И не надо здесь стучать рабочей костью!

Мужик отстал от нас, а небольшая заварушка привлекла внимание к нашей группе любопытных работниц, и мы продали им довольно много экземпляров нашей газеты.

Кто не был для рабочих шушерой, так это Борис Николаевич Ельцин. Они ему верили, точнее - они В НЕГО верили.

Казалось бы, рабочие забастовки подтверждают троцкистский прогноз: власть бюрократии свергнет никто иной, как рабочий класс. О рабочем классе тогда говорили все, среди интеллигенции в моде были рассуждения об опыте польской «Солидарности». Помню, на факультете ко мне подошел Валерий Петрович Островский, он вел у нас семинары по истории СССР, сейчас он выступает как политолог, и сказал:

- Как вы, Дмитрий, были правы, когда говорили, что основной оппозиционной силой станет рабочий класс!

Потом он что-то говорил о «Солидарности».

Несомненно, рабочий класс стал, пожалуй, главным орудием, с помощью которого либеральная бюрократия свергла Горбачева. Однако рабочий класс был именно орудием, причем слепым. Рабочие требовали не передачи предприятий под контроль рабочих комитетов при сохранении национализированной экономики, не демократизации плановой экономики, то есть участия общества в принятии экономических решений, а акционирования предприятий, то есть их приватизации, и введения частной собственности на землю.

Поэтому я сделал вывод в «Рабочей борьбе», что «политизация рабочего класса, даже дошедшая до предела, обречена при отсутствии рабочего революционного авангарда – политического организатора пролетарских масс». То есть я фактически повторил то, о чем вслед за Карлом Каутским писал Ленин в «Что делать?»: самостоятельно рабочий класс способен достичь лишь тред-юнионистского сознания, а социалистическое сознание должна привнести в рабочее движение передовая интеллигенция, то есть авангардная партия. А иначе, писал Ильич, «очень часто экономическая борьба рабочих бывает связана (хотя и не неразрывно) с политикой буржуазной, клерикальной и проч.». События первой половины 1991 года подтвердили ленинские соображения.

Чего говорить, если именно шахтеры Кузбасса выдвинули Ельцина в кандидаты на пост президента России. И это несмотря на то, что Ельцин 23 апреля подписал «соглашение десяти», которое свело на нет два месяца непрерывной забастовочной борьбы. В мае забастовки сошли на нет. И лишь в дни путча произошел всплеск народной активности, а потом не было ничего. Наступил мертвый сезон.

А французы делали вид, что ничего не произошло, что рабочий класс только и ждет, когда мы наладим выпуск заводских бюллетеней. Они меня в этом только и убеждали: «Нужно выпускать бюллетени для рабочих, получая информацию с заводов, иначе организация будет мелкобуржуазной». Они переводили для меня некоторые свои бюллетени, в одном из них они, например, писали, что из уборной в каком-то офисе пахнет фекалиями, и что в этой уборной не мешало бы организовать кабинет шефа. Остроумно, но как-то мелко. Рабочие должны сами писать такие обличительные листки, без помощи авангарда. Об этом тот же Ленин писал в «Что делать?».

В общем, я прекрасно провел время в Париже, но с политической точки зрения это было пустой тратой времени. Лишь два события произвели на меня впечатление: праздник газеты французской коммунистической партии «Юманите» под Парижем и праздник газеты «Lutte Ouvriere» в Дижоне.

Праздник «Юманите» был грандиозным мероприятием. Собралось огромное количество людей разных возрастов из разных стран. На гигантской сцене выступали популярные во Франции артисты, певцы и рок-группы, причем, как уверяли организаторы праздника, совершенно бесплатно, такова французская традиция: если ты выступаешь на концерте политической организации, значит, тебе эта организация тебе симпатична, и ты делаешь это бесплатно, просить деньги за участие в политическом концерте – дурной тон.

Мне повезло, я побывал на концертах легендарного Джонни Холлидея и очень интересного французского музыканта Пигаля. Холлидей – просто рокер, только что французский, я к такой музыке равнодушен, а вот Пигаль уже тогда работал в очень прогрессивном направлении – world music, или этнопоп. В его группе были волынщики, человек, который играл на каком-то древнем галльском инструменте. Пел Пигаль только на французском. Сам он выглядел очень необычно: толстый, похожий на шар, бритый наголо, в шортах…

На празднике собрались представители коммунистических партий всего мира и национально-освободительных движений. Везде продавались портреты Че и индейские пончо и шапочки. Я загорелся – хотел купить индейский наряд, но он стоил очень дорого для меня - 80 франков. Наверное, и хорошо, что не купил. Я даже боюсь представить, как бы меня воспринимали в России, если бы я разгуливал в пончо и в шапочке потомка инков. Встретил я на празднике и ряженых из России, в костюмах «а ла русс», они торговали матрешками…

В Дижон мы приехали с Пьером и Жоржем. Пьер провел для меня экскурсию по городу, показал местные виноградники, где растет виноград, из которого производят знаменитые бургундские вина.

Вечером мы пришли на праздник. Он проходил в большом ангаре. Пьер познакомил меня с девушкой, которая, как они уверили меня, знает русский, потому что учит его в Дижонском университете.

- Она – наша сочувствующая, состоит в молодежной ячейке, пообщайтесь, а я пока поговорю с нашими дижонскими товарищами.

Пьер ушел. Я остался один среди незнакомых людей. Девицу звали, кажется, Виолетта (может быть, это ее псевдоним), натуральная блондинка с голубами глазами, стройная, я бы даже сказал – красивая, но вот лицо – потрепанное какое-то, пожившее, так сказать, хотя ей было года 22, она говорила низким голосом, видимо, много курила.

Весь вечер я ей рассказал о нашей организации, что мы – бывшие анархисты которые поняли, что для успеха будущей рабочей революции необходимо создать партию авангардного типа. Я затрагивал разные политические вопросы, предлагал осудить те или иные политические события, конечно, рассказал ей, что мы делали во время путча. Вдруг я заметил, что она смотрит на меня с каким-то сожалением, подумал, что показалось.

- Ты не хочешь угостить меня вином? – спросила она. Виолетта говорила с жутким акцентом, нет смысла его воспроизводить.