Московское Время - Юрий Быков Страница 43

Плотно закрыв дверь в своем кабинете, Чиркунов улыбнулся. Он только что высказал своему начальнику, заведующему отделом Петру Дмитриевичу Царапину предложение переименовать Разгуляй в площадь Генералиссимуса Сталина. О том, что мысль эта – Шерстова, Николай Тихонович умолчал. Хоть лицом Царапин и остался непроницаем, загоревшиеся глаза выдали, как понравилась ему идея. Такое поведение начальника вызвало у Чиркунова обоснованное опасение: а не собирается ли тот поступить с ним, как в свою очередь, поступил он с Шерстовым? Если так, то Царапин, конечно же, станет тянуть время, которое, как известно, обладает свойством уносить из памяти подробности событий. А там уж пойди – разберись, кто и что предложил первым. Но если гибнущий в пожаре страсти Шерстов, скорее всего, и не вспомнит свои мысли годичной давности, то ему-то, Чиркунову, с чего бы впасть в забывчивость? Нет, он обязательно напомнит о своей идее товарищу Царапину, да еще в присутствии первого секретаря райкома товарища Сажина. Не сомневайтесь, дорогой Петр Дмитриевич, так и будет! Чиркунов опять улыбнулся.

В дверь заглянула Наиля.

– Можно?

– Заходи, заходи… – Николай Тихонович протянул к ней руки. – Поздравляю! С самим Поликарп Викторовичем Замахиным, с самим секретарем горкома работать будешь! Как тебе такое удалось? Расскажи, красавица!

И, приобняв, похлопал Наилю пониже спины.

– Уж кому, как не вам, Николай Тихонович, это знать, – мягко освободилась она от его рук.

– Ну, ты уж нас, сирых, убогих, там не забывай. Может, поможешь когда…

– Ой, ой, – покачала головой Наиля, – хватит уж вам прибедняться. Не сомневайтесь: ни вас, ни Петра Дмитриевича не забуду. Куда бы я без вас…

– Да ты и сама девочка разумная, послушная.

– А что, разве не так? Может я кого-то обидела?

– Что ты, Наиля! Одни лишь приятные воспоминания и все такое прочее…

– Непонятно только: зачем вам понадобилось нас с Костей сводить?

– С Шерстовым? Уж не любовь ли у вас?

– Может быть…

– Видишь ли, я всегда для пользы дела стараюсь поддерживать людей способных, перспективных (а Шерстов, чувствую, как раз такой) и становлюсь им со временем настоящим другом. Ну а для друзей ничего не жаль – даже самой распрекрасной девушки – лишь бы им было хорошо. Неизвестно, как жизнь сложится, только понадобись мне его помощь, да напомни я, каким другом ему был, разве отвернется он от меня?

– Ну да, – печально кивнула Наиля, – все-то у вас так. – И вскинула голову. – А Костю я так до конца и не приворожила, бросил он меня. И еще неизвестно, будет он вас вспоминать по-хорошему или по-плохому!

– Да ты, я вижу, переживаешь из-за него?

Наиля темно посмотрела Чиркунову в глаза.

– Переживаю.

– Непохоже на тебя… Но это скоро пройдет. Иначе и быть не может!

– Надеюсь, – негромко сказала Наиля и вышла.

А между тем за дверью напротив, в своем кабинете напряженно размышлял Петр Дмитриевич Царапин. Выпускник Промакадемиии, он находился на своем посту еще с довоенных лет и явно на нем засиделся. Некоторые его однокашники, притом недоучившиеся, были уже членами Политбюро и Секретарями ЦК, а он…

Эх, ушел его поезд! Вот и сердце стало пошаливать. А все из-за переживаний, от нереализованности, так сказать. В общем, случай подвернулся, как нельзя кстати. Нужно только дело обставить грамотно. Чиркунов, конечно, думает, что я начну тянуть время, не давать хода его предложению, чтобы потом, когда все подзабудется, выдать его идею за свою. А вот и нет, дорогой Николай Тихонович! Никаких проволочек! Озвучу Сажину предложение о переименовании буквально завтра. И как свое! А вы, уважаемый, потом доказывайте, кто родил эту идею. Если вам еще позволено будет что-то доказывать! Ха-ха! Ссориться с начальством себе дороже! Да и потом, Чиркунов еще молод, у него все впереди, а он уже на излете, может это его последний шанс приподняться – должен же Чиркунов такие вещи понимать!

Царапину вдруг стало необыкновенно жаль себя. Он закрыл глаза и подумал, что жизнь, в сущности, прошла. И чего он добился? Ну выжил в годы чисток, ну уберегся от фронта в войну, а так, чтобы чего-то значительного: почестей, наград, власти – да настоящей, до дрожи в коленках у подчиненных, – нет, не достиг, не добыл.

Он вспомнил себя молодым, задорным, радостно проживавшим каждый день. Неужели это был когда-то он – сероглазый, крепкий паренек с русыми кудрями, сноровистый в работе, успешный в карьере, удачливый с женщинами? А кончилось все ничем. Даже любовь мимо прошла. Да, был женат, на Клавдии. Когда перед войной хоронил ее, – ни жалости, ни печали, хоть и прожили вместе почти двадцать лет. Соболезнования, конечно, принимал, как положено, со скорбным лицом… Потом, правда, Наиля появилась. Перед такой не устоишь. Но… Сажину она тоже понравилась.