Вид с больничной койки - Николай Плахотный Страница 43

Первым подал голос с угловой койки наш «гегемон», слесарь-лекальщик шестого разряда с авиастроительного завода «Сухой». У него богатый жизненный опыт, гибкий аналитический ум, обликом похож на библейского пророка Саваофа. Говорит редко, да метко, исключительно по делу, когда уже отмолчаться нельзя.

Поднявшись на локте, Борис Сергеевич произнес:

— Была медицина наша народная, стала антинародная… Однако лично я медперсонал ни в чем не виню.

Сказал — и отвернулся к стене. Но успел искру заронить, придав разговору новый поворот.

Так рассуждают ну разве философы. Реальность же такова: между медиками и пациентами стоит высоченный забор, увенчанный колючей проволокой, через которую идет ток высокого напряжения. Так что СТОРОНЫ вынуждены общаться через лаз или делают подкопы. В качестве посредников выступают родичи, товарищи по работе.

В больницах не терпят умников, имеющих привычку качать права. На всякий случай я прихватил из дому начатую рукопись. Ну и, малость оклемавшись, разложил на своем ложе бумагу, письменные принадлежности. Не успел и абзац закончить, подымаю голову: вижу в двух шагах от койки лечащего врача Инну Аверьяновну, застывшую в позе львицы перед прыжком.

— Кляузу сочиняете, — раздался спокойный голос с оттенком легкой укоризны.

— Да вы что! Повесть пишу.

Зрачки жрицы медицины сузились, как у снайпера.

— Вы к нам лечиться приехали или… Подымите-ка рубашку, послушаю.

Будто заведенный, делаю глубокие вдохи. Поворачиваюсь — подставляю спину. Нутро гудит и клокочет.

Наконец Инна Аверьяновна отстранилась. Повесила на шею фонендоскоп и, ни слова не обронив, повернулась лицом к соседней койке. Никаких не сделала пометок хотя бы на клочке бумаги, — для видимости, для проформы. А ведь, бывало, начиная обход по палатам, врач нес в оберемке кипу папок с историями болезней, чтобы по свежим впечатлениям что-то зафиксировать или уточнить.

Да что там говорить, процесс лечения теперь упрощен до предела. Больничный персонал общается с лежачими формально. Нет душевности, взаимопроникновения. За месяц пребывания в ГКБ-61 в нашу палату ни разу не наведался завотделением пульмонологии или хотя бы его зам. По коридору все куда-то бегут как угорелые, — отводят глаза, не отвечая на приветствия. Такое ощущение, будто все происходит на вокзале. При всем при том много неряшливости в мелочах. При расставании на руки мне выдали выписной эпикриз, перевранный от начала до конца. В нашей поликлинике его не рискнули приобщить к делу, выбросили в корзинку. Участковый врач при этом изрекла: «Фу, какая все же безответственность».

Впрочем, все это в душе всплыло потом.

Как только Инна Аверьяновна покинула палату, я опять развернул на койке письменный «плацдарм». В таких случаях сожители из деликатности оставляли меня одного — ушли на прогулку, разбредались на процедуры. В тот же день будто сговорились, никто со своих мест не тронулся: кто-то с головой в прессу углубился, кто-то просто лежал на спине, вперив зенки в потолок, бессвязно размышляя о вечном, суетном и о всякой всячине.

С противоположного ряда коек, будто с другого берега реки, донесся голос:

— Все-таки следовало б о докторах хотя бы малую заметочку в «Московском комсомольце» тиснуть.

Наконец-то голос подал новичок Сергей. С однопалатниками он не контачил, держался индифферентно, много курил. Бегал куда-то в подсобку. Причем компанию ему составлял весьма импозантный господин из персональной палаты. Наверняка их связывали какие-то дела-делишки. В свободное от перекуров время наш молчаливый собрат погружался в пучину детектива, этой замусоленной рванью заполнен был рюкзак.

Внутренняя разведка донесла: Сергей-то был не лыком шит, промышлял в рекламном бизнесе. Потому имел реальную возможность занять койку (или же всю палату) в более достойной клинике, однако по недоразумению угодил в занюханную 635-ю.

В тот день и в тот час, возможно, нервишки нашего бизнесмена дали сбой и он за компанию замитинговал: призвал бумагомараку замолвить в прессе словцо от имени и по поручению «обреченных на заклание».

— А мы вам дровишек в костерок подбросим, — выдал реплику бывший советский гегемон.