Дела человеческие - Карин Тюиль Страница 43

– Да, пониже спины.

– А потом?

– Он натянул штаны, я оделась. Потом он сказал, что вернется на вечеринку, а я сказала, что пойду домой.

– Вы оба покинули то помещение и двинулись в обратном направлении. Вы шли с ним вместе, не бежали от него?

– Нет, мне было очень страшно… Я же вам говорю, я думала, у него нож. Когда мы вышли, он сказал, что это был просто обряд посвящения для новеньких и поэтому он забрал себе мои трусы. Я заплакала, а он вроде бы даже извинился. А потом ушел.

– Вы сказали, что заметили там дилера.

– Да, он увидел, что я плачу. Я вызвала такси.

– Почему вы сразу не отправились в комиссариат?

– Я была в ужасе, хотела поехать к матери.

– Что произошло после того, как вы к ней приехали?

– Мать услышала, что я плачу, она проснулась, спросила, что случилось, где отец и кто меня обидел, и я ей все рассказала.

– Это она посоветовала вам написать заявление?

– Да.

– Вы так и сделали?

– Нет, мне очень хотелось спать, и я легла в постель.

– Прямо в одежде?

– Да. Рухнула в постель и сразу уснула.

– Когда вы проснулись, ваша мать была дома?

– Да, она сказала, что нужно позвонить в полицию, я так и сделала. Потом мы поехали в комиссариат и написали заявление.

Председательница сделала небольшую паузу, затем продолжала:

– У суда есть вопросы? А у присяжных?

Никто не издал ни звука.

– Слово предоставляется стороне истицы.

Мэтр Ферре встала и подошла к своей клиентке.

– Вы заявили, что сказали месье Фарелю, будто у вас есть возлюбленный, и тем самым дали ему понять, что не хотите вступать с ним в отношения определенного рода…

– Да.

– Что он вам ответил?

– Ничего, он продолжал.

– Вы ранее сообщали, что перед тем как принудить вас к оральному сексу, он сказал: «Тише! Замолчи, сучка!»

– Да, он так и сказал.

Мила заплакала.

– Когда вы приехали в комиссариат, где зарегистрировали ваше заявление, у вас сложилось впечатление, что к вам отнеслись серьезно?

– Нет.

– Что вам там сказали?

– Они спросили, уверена ли я в том, что делаю, и не лгу ли я. Один из полицейских даже рассмеялся и сказал: «Мы с головой завалены такими заявлениями, но если никому не пустили кровь, толку не будет никакого». Они хотели знать, били ли меня, но у меня было такое чувство, что им совершенно все равно, что я скажу.

Слово взял генеральный адвокат:

– Мадемуазель, вы заявили, что полагаете, будто ваше слово ничего не значит. Между тем ваше слово имеет большое значение, уверяю вас, правосудие вам верит.

Мила вытерла лицо. Александр уткнулся головой в колени.

– Вы пытаетесь забыть, так?

– Да.

– Поэтому вы порой бываете неточны…

Мила кивнула.

– Вы говорите, что он произнес следующие слова: «Тише! Замолчи, сучка! Соси давай, без разговоров!» Это правда?

– Да.

– Я думаю, вам нужно высказаться, чтобы выйти из этого зала другой – не такой, какой вы сюда вошли. Он действительно понял, что вы этого не хотели, вы в этом уверены?

– Да.

– Вы точно помните, как говорили ему о том, что у вас есть возлюбленный?

– Да, еще на вечеринке.

– Он не пытался это оспаривать?

– Нет.

– У вас не возникло ощущение, что вы были всего лишь вещью в его руках…

– Да, так и есть, вещью, которая ничего не стоит, мусором, который можно прямо там же и выбросить.

– Вам было страшно?

– Да, очень. Мне было очень страшно, все это просто ужасно.

Она вздрогнула.

– Вы не сопротивлялись, потому что боялись?

– Да.

– Вы сказали: «Он силой меня заставил».

– Да.

– Он держал вашу голову?

– Да, и сильно тянул. Мне было больно. – Она заплакала. – Извините, пожалуйста. Мне стыдно.

– Все потерпевшие, которые появляются в этих стенах, чувствуют себя замаранными, они испытывают стыд и боятся, что им не поверят. Это не вам должно быть стыдно.

Генеральный адвокат выдержал длинную паузу.

– Произошедшее разделило вашу жизнь на «до» и «после», не так ли?

– Да, теперь я не выхожу из дому. Даже когда хорошая погода, я сижу взаперти и ем все подряд.

– Чего вы ждете от правосудия?

– Не знаю… То, что он сделал со мной, меня уничтожило.

Настала очередь адвоката ответчика задавать вопросы Миле Визман. Мэтр Селерье встал, нервно потрогал ворот мантии.

– Мадемуазель, благодарю вас за то, что вы высказались, это было совершенно необходимо. Мы не ставим под сомнение ваши страдания, но у нашего клиента несколько иное восприятие произошедшего. Мне сейчас придется задать вам не самые приятные вопросы, потому что нас прежде всего интересует, как до этого дошло. Вы готовы признать, что человек в состоянии алкогольного опьянения может делать то, что в нормальном состоянии никогда не сделал бы?

– Не знаю, обычно я не пью.

– Зачем было соглашаться идти следом за месье Фарелем на улицу, а потом в пристройку для мусорных контейнеров?

– Потому что я плохо себя чувствовала. Мы пошли туда, только чтобы покурить, я ему доверяла.

– Месье Фарель обнимал вас, когда вы шли по улице. Потом вы отправились к дилеру и купили траву. Вы считали, что это нормально?

– Я не знаю, это получилось как-то само собой, он решал, что делать.

– Что он вам говорил по дороге?

– Что я красивая, и все такое.

– Значит, вы пошли за ним, потому что это вам льстило…

– Я не знаю, мне было нехорошо из-за алкоголя, я к нему непривычна, я ведь уже говорила.

– Когда вы зашли следом за ним в это помещение для контейнеров, вы не подумали о том, что ему вполне обоснованно могло прийти в голову, что вы проявляете к нему интерес?

– Я не знаю.

– Поставьте себя на его место. Вам кажется странным, абсурдным, невероятным, чтобы он так подумал?

– Может быть…

– Значит, возможно, у него имелись все основания предполагать, что вы готовы зайти с ним дальше…