Звезда Одессы - Герман Кох Страница 42

Но и после второго прохода камеры — на этот раз справа налево — не всплыло никаких странностей. Сад остался в точности таким, каким был две недели назад, в день нашего отъезда, только зелень сделалась ярче, трава, как я уже говорил, стала выше, а бо́льшая часть цветов уже отцвела.

Хорошо помню: в тот первый полдень я разглядывал сад не как то, что в обозримом будущем может стать моим собственным садом, а так, как разглядывают его соседки с первого этажа.

Вернувшись в дом, я, как и собирался, стал листать газеты за последние две недели; мы выписываем «Народную газету» и «Пароль», причем вторую — преимущественно ради амстердамских новостей.

Положив обратно в стопку последнюю газету, я для приличия послушал автоответчик. Конечно, я надеялся получить сообщение от Макса, но вместе с тем понимал: он никогда не будет настолько неосторожен, чтобы записать свой голос на мой автоответчик. Прослушивая подряд маловажные сообщения — от подруги Кристины, от тестя с тещей, которые на неделю ошиблись в дате нашего возвращения, от моего старого друга Петера Брюггинка, который, таинственно понизив голос, выражал желание обсудить «кое-что очень личное», — я все-таки рассчитывал на какой-нибудь знак от Макса, хотя бы на сообщение, переданное кем-то другим (Ришардом Х., например) в зашифрованном виде; что-то вроде «Заказанную вами садовую землю можно забрать» или «Сообщите, пожалуйста, по телефону, когда можно доставить коробки для переезда», но после восьми сообщений автоответчик умолк.

В холодильнике стояло еще три банки пива; я открыл одну и поднес ко рту. Ключ от квартиры первого этажа висел на прежнем месте — на крючке возле балконной двери.

Взяв вторую банку, я вернулся в гостиную, которая находилась прямо над гостиной госпожи Де Билде. Я опустился на колени и приложил ухо к паркету. Мне вспомнилось, как раньше, мальчишкой, я иногда прикладывал ухо к рельсу, чтобы услышать, не приближается ли поезд. Я постарался прижать ухо как можно плотнее к доскам; сначала я слышал только звон в ушах, но потом с первого этажа, несомненно, стали проникать какие-то звуки, похожие на металлический скрежет, — и почти сразу я представил себе прыгающего по клетке волнистого попугайчика. Затем прозвучало что-то более тяжеловесное, похожее на шаги — шаги, которые медленно приближались.

— Господин Морман?..

Уже во второй раз за день Натали обращалась ко мне таким нерешительно-вопросительным тоном. Теперь я понял, что он был похож на тон медсестры, которая осведомляется, все ли в порядке с пациентом; ее босые ноги остановились прямо перед моим лицом.

Я поднялся на колени и указал на софу, перед которой до этого распростерся.

— Туда закатился винтик, — глуповато улыбнулся я. — От моих солнечных очков…

Натали взглянула сначала на мое лицо, а потом на банку «Хейнекена» возле моих колен. Что-то вроде улыбки играло на ее губах, но это была не столько улыбка тринадцатилетней девочки, которую забавляют глупые причуды будущего свекра, сколько улыбка медсестры, давно знающей, что пациент держал термометр у лампочки ночника в надежде симулировать повышенную температуру.

Той ночью я проснулся от звука, который сперва не смог распознать; поначалу казалось, что он доносится снаружи — кто-то словно дул в горлышко бутылки, а потом это стало похоже на жалобный крик совы. Но сов в Ватерграсорсмере я ни разу не видел и поэтому встал тихо, чтобы не разбудить жену, после чего слегка отодвинул занавеску на окне спальни. Внизу, в саду, царила мертвая тишина; ночь была безлунной, но из комнаты Давида, смежной с нашей, на деревья и лужайку падала широкая полоса света; я посмотрел на цифровые часы в телевизоре — 3:49. Я попытался угадать, чем там занимаются сын с подружкой в такой поздний час при полном освещении, но в это время звук раздался снова, на этот раз громче и отчетливее, и продолжался он тоже дольше. Он шел не из сада, а из квартиры снизу.

В темноте я нащупал брюки, футболку, кроссовки и осторожно спустился по лестнице. В кухне звук слышался еще громче; сначала я хотел встать на балконе и послушать, но потом взял ключ, висевший возле балконной двери, и направился вниз по лестнице.

Сердце мое громко забилось не только в груди, но и где-то в горле, потому что я внезапно узнал этот звук. Узнал, так как уже слышал его: это был собачий вой.

На улице Пифагора тоже царил абсолютный покой, и все же я несколько раз огляделся, прежде чем вставить ключ в замок двери госпожи Де Билде. До сих пор все было совершенно нормально, успокаивал я себя. Сосед сверху слышит, что пес соседки снизу воет, и идет выяснять обстановку, используя при этом запасной ключ, чтобы проникнуть в ее квартиру… Тут я выругался: я слишком поздно сообразил, что при нормальном развитии событий сначала надо позвонить и попытаться узнать, в чем дело. Я поторопился; теперь, когда я так близок к финишу, нельзя поддаваться ложным эмоциям. Не задумываясь — и уже повернув ключ на пол-оборота, — я нажал свободной рукой на кнопку звонка.

Вой ненадолго прекратился, потом в глубине квартиры раздался слабый лай. Я сосчитал до четырех и повернул ключ до конца.

В сумрачной прихожей навстречу мне хлынул верблюжий запах в удушающей концентрации; я почувствовал, как заслезились глаза, и толкнул застекленную внутреннюю дверь. В квартире было совершенно тихо.

— Госпожа Де Билде? — произнес я негромко.

Я поискал пальцем выключатель и нашел его так быстро, что даже испугался, когда от тусклого желтоватого света прихожая наполнилась коричневым жаром.

— Госпожа Де Билде? — крикнул я еще раз, хотя точно знал, что меня не может услышать никто, кроме собаки и других домашних животных. Я шагнул вперед, вовремя отдернув ногу, чтобы не наступить на длинный кусок собачьего дерьма, который валялся на коврике у двери и частично — на темно-красном ковровом покрытии прихожей. Дальше, у порога кухонной двери, лежал еще один.

Справа, рядом с кухней, была дверь в спальню, в тот момент приоткрытая; я смутно ощущал покалывание в затылке, а когда пощупал кожу над воротом футболки, раздался почти неслышный треск. Пахло уже не только верблюдом; я глотнул воздуха и закрыл нос рукой.

— Алло? — крикнул я слабым голосом.

Тут из приоткрытой двери спальни в коридорчик, пошатываясь, вышел пятнистый пес и подошел ко мне. Недолго думая, я опустил руку, чтобы он мог ее обнюхать.

— Тихо, собачка, — сказал я. — Свои.

Пес (Пират? Жулик?) ткнулся сухим носом в мои пальцы, а потом лизнул сухим шершавым языком тыльную сторону руки.

— Что случилось, собачка? — спросил я.

Я присел на корточки и взял его обеими руками за голову, что он позволил без всяких возражений.

— Где твоя хозяйка?

Я снова встал и сделал несколько шагов в сторону спальни; пес заворчал, загородил мне дорогу и просунул морду мне между ног.

— В чем дело, собачка?

В это время из гостиной донесся короткий птичий крик и звук когтей, скребущих по металлу.