Книга запретных наслаждений - Федерико Андахази Страница 42

Иоганн не доверял никому. Он не открыл свой тайный замысел компаньону Андреасу Хайлманну и с Конрадом Заспахом тоже откровенничать не собирался. Тем меньше он был расположен рассказывать им о своей тайной мастерской в руинах монастыря Святого Арбогаста. Поэтому на помощь Хайлманна или Заспаха в переноске пресса рассчитывать не приходилось. Но ведь и перед первым встречным возчиком Гутенберг тоже не мог открыться. К тому же последний этап пути — крутой склон — был для животных недоступен, там можно было двигаться только пешком. Иоганн на ходу ломал голову над этой новой задачей, которая казалась неразрешимой.

На коротком отрезке пути, отделявшем бумажную фабрику от мастерской плотника, Иоганну попался на глаза дом призрения, что находился в ведении архиепископства. Это обветшалое здание давало пристанище юношам, у которых по разным причинам не нашлось другого крова: сиротам, подкидышам, калекам и слепцам. Гутенберг уже собирался пробежать мимо, когда его вдруг озарило: слепцы! Да как же он раньше не додумался?

Повинуясь той же инерции спешки, Иоганн развернулся и вошел в приют. Будучи добрым христианином, он собирался облагодетельствовать этих несчастных детишек. Гравер направился прямо к настоятелю и постучал в дверь.

— Чем я могу помочь, сын мой? — обратился к посетителю священник.

— Осмелюсь сообщить, святой отец, это я желал бы вам помочь скромным воздаянием для этих бедных детей.

— Ах, как это щедро с твоей стороны. Господь тебе воздаст за благое дело.

— Я не желал бы ограничиться простой милостыней: я хочу предоставить нескольким вашим юношам достойную и честную работу.

— Боюсь, что это попросту невозможно: большинство из моих подопечных либо калеки, либо слепые.

— Слепота не помешает им впервые в жизни узнать о достоинстве, которое достигается трудом.

— Что ты имеешь в виду?

— Я стану их глазами, а они — сильными руками и молодыми ногами, которые нуждаются в упражнении. Для этих юношей будет благотворно почувствовать свою полезность. Я просто хочу, чтобы они помогли мне перенести одну машину, которая обеспечит работой многих нуждающихся. Чем платить перевозчику — я предпочитаю пожертвовать эти деньги вам и тем самым помочь вашему приюту.

Священник кротко улыбнулся и промолвил:

— Ах, если бы все христиане поступали как ты.

А затем он повел Гутенберга по лабиринту приютских коридоров. По дороге им попадались безногие подростки — переползали с места на место, как ящерицы. Другие, охваченные безумием, издавали отчаянные вопли. Безрукие дети, горбатые дети, паралитики выходили из своих комнат, чтобы посмотреть на чужака, и глаза их мерцали каким-то нехорошим любопытством. Настоятель, вооруженный палкой, гнал их прочь, словно диких зверей. Повсюду витал запах экскрементов. От страха и отвращения Гутенберг почувствовал тошноту. Но вот последний коридор закончился, и настоятель с Иоганном вошли в большой зал, полный мальчиков и подростков; взгляд Иоганна заметался по их пустым глазницам, по белесым, водянистым, потухшим глазам.

Священник короткой воинской командой выстроил детей в шеренгу и предложил великодушному посетителю отобрать тех, кто кажется ему наиболее пригодным для работы. Гутенберг осмотрел всех слепцов, одного за другим, и остановил свой выбор на самых крепких. Затем он обсудил со святым отцом характер каждого из кандидатов — Иоганн хотел быть уверенным, что слепые работники не воспротивятся хозяйской воле.

— Не волнуйся, все они послушны и услужливы.

Чтобы окончательно успокоить благотворителя, священник вручил ему длинную крепкую палку и присовокупил:

— Даже не сомневайся, пускай ее в дело всякий раз, когда сочтешь нужным.

Вот так с помощью небольшой армии слепцов Гутенберг устроил переезд печатного стана из мастерской Заспаха в монастырь Святого Арбогаста, и при этом никто не увидел его тайного убежища, не узнал, где оно находится.

А Эннелин в это время наслаждалась самым счастливым днем своей жизни. Как и полагалось по немецкой традиции, она должна была венчаться в алом платье. Сестры приготовили для нее свадебный убор: шелковый чепец такого же алого цвета, с завязанной под подбородком лентой, с кружевным воротником, а наверху — золотая тиара. Эннелин стала настоящей принцессой. Несмотря на бессонную ночь, вид у нее был сияющий. В сравнении с ее каждодневной внешностью ее можно было назвать красивой. Чепец значительно улучшал ее лицо — не потому, что привносил нечто новое, а скорее потому, что многое прикрывал. Платье — длинная туника, перехваченная под грудью, — было украшено тонкими золотыми нитями, которые гармонировали с венцом на голове и вдобавок рисовали правильный силуэт в тех местах, где, вообще-то, не было ни единого изгиба.

И по народным приметам, которые, кстати сказать, весьма уважались германской аристократией, все складывалось как нельзя лучше: наступало полнолуние, символ плодородия и достатка. К тому же была пятница: согласно римской мифологии, брак, заключенный в этот день, подпадал под покровительство Венеры, богини любви, которой были по нраву прочные союзы. И в довершение всего пятница достаточно далеко отстояла от вторника, рокового дня для совершения браков: ведь за этот день отвечал бог войны Марс, а стало быть, жди самых серьезных размолвок, ссор и разногласий. Звезды выстроились так, чтобы брак удался на славу. Эннелин попеременно то рыдала от волнения, то смеялась от счастья.