Muto boyz - Павел Тетерский Страница 42

— Да нет, не в этом дело, — поморщился Сынок, ёрзая в кресле. Мы ему завидовали белой завистью, потому что нам тоже страсть как хотелось поёрзать, походить, помахать руками. — Я имею в виду, что он за человек? Как зовут, фамилия?

— Ну уж этого мы не помним. — Чикатило воспользовался случаем и развёл руками. Мне показалось, что он сейчас начнёт делать какие-то идиотические ножницы из утренней зарядки — так велико было написанное на его лице нежелание сводить их обратно и вообще принимать статичную позу. — По-моему, его звали Валеркой. Хотя там было много Валерок, всех кузьмичей обычно зовут Валерками. А может, Володька… Вы поймите, их же там было как грязи, там просто всё кишмя ими кишело.

— То есть простой трудяга, да? И ему действительно был нужен только этот блок, ничего больше?

— А что ещё может интересовать таких людей? Дешевые женщины, паленый алкоголь и запчасти для автомобилей производства СССР.

Сынок не то чтобы облегчённо вздохнул, но как-то расслабился, что ли. Он вообще не казался нам созданным для занимаемой должности. Это был интеллигентный парень, закончивший супербуржуазный колледж не то в Швейцарии, не то ещё в какой-то горнолыжно-курортной зоне. Оленька рассказывала, что он мирно пасся где-то в своих альпийских лугах, пока папаша не вырвал его оттуда и властным словом не усадил в это самое безразмерное кресло. Папа стал стар, и дело клана надо было продолжать. Клан был не то чтобы бандитский и совсем уж криминальный — просто мошенники довольно крупного полёта. Такие люди были бы даже симпатичными, если бы не морочились так по поводу своего бизнеса. Хотя как можно не морочиться, занимаясь такими делами.

Сынок ещё немного поговорил с нами ни о чём, а под конец совершенно неожиданно предложил сотрудничать и в дальнейшем. Видимо, он рассудил, что раз уж его шифровки дают сбои, то лучше иметь своих пролетариев, слегка посвященных в таинство — чем меньше людей будут причастны ко всему этому, тем лучше. Он сказал, что отправки проводятся примерно раз в месяц, так что в среднем выйдет две недели через две и пятьсот долларов оклада. Нас это устраивало — нас под этой штукой вообще всё устраивало, мы бы обрадовались, даже если бы он предложил нам офисную работу с шестидневкой и ненормированным графиком.

— Слушайте, мужики, — окликнул он нас уже на выходе. — Не подумайте ничего такого, мне просто интересно. Вот этот ваш вид, бороды, серьги… Я таких видел в Европе, а у нас вашего брата как-то не шибко много. Вы кто — неформалы? Или музыканты?

Мы ответили, что мы просто так, сами по себе. Все как-то привыкли растасовывать людей по всяким обществам, организациям, объединениям. Вешать ярлыки. Хотя, наверное, они правы — люди сами любят вешать на себя ярлыки, даже те, кто вроде как выступает против этого. Все сами разбегаются по партиям, тусовкам, неформальным объединениям молодёжи, чтобы можно было себя как-нибудь назвать: коммунистом, панком, гринписовцем — какая разница. Так что Сынка можно было понять с его глупыми вопросами.

— Приятно было познакомиться, — сказал он нам перед тем, как за нами закрылась дверь. Мы ответили что-то взаимное и на всех парах понеслись к туалету, где хором извергли из себя всё, что находилось в наших желудках.

— Пошли к Оленьке, — предложил Чикатило, потягивая мне подушечку «Орбита Винтерфреш». — Надо успокоить это небесное создание и сказать ему, что ничего страшного не произошло, и даже наоборот.

— Для неё как раз произошло. Пока мы будем работать на Сынка, она всегда будет чувствовать себя не в своей тарелке.

— Ну и хорошо. Здешние тарелки не для Оленьки. Она слишком возвышенная.

— Ты идеализируешь Оленьку.

— Да. Я идеализирую Оленьку. Причём я делаю это умышленно. Я бы даже сказал, я её идеализирую в квадрате. Вещи и люди таковы, какими мы хотим их видеть. И ничего не говорите мне в ответ, батенька, я не хочу слушать ваши грубые реалистичные контраргументы.

Мы постучались в дверь отдела кадров. Оленька с кем-то говорила по телефону. Как ни странно, просили Чикатилу.

— А, вот он, сейчас, — сказала Оленька в трубку. — Алёша уже просто иззвонился, он меня достал. Кто дал тебе, Чикатило, право раздавать кому попало мой рабочий телефон?

— Если ты будешь на меня наезжать, милая Оленька, я начну раздавать кому попало ещё и твой домашний. У тебя высокий рейтинг, и меня прямо осаждают толпы желающих узнать твой домашний номер.

Оленька засмеялась и протянула Чику трубку. В тот день все ругали нас за раздачу телефонов, наверное, так тогда легла фишка.

На том конце провода обдолбанный Алёша хотел узнать, вырвало ли нас от трамала и как нам вообще. Он специально не стал нам рассказывать про рвотный эффект, который эти долбаные таблы иногда вызывают у новичков. Он остался доволен своей шуткой и благостно смеялся там у себя, в какой-то телефонной будке или откуда там он звонил. Хренов Чебурашка. Это были какие-то совсем уж наркоманские приколы, блин, они там все потихоньку начинали торчать. Когда мы с Чикатилой говорили об этом, нам становилось не по себе. Поэтому мы старались об этом не говорить.

Потом Оленька похвасталась тем, что её вовсю мутит Сынок. Было бы странно, если бы он её не мутил — такие парни обычно бывают настоящими сексопатами, они не суют свои половые члены разве что в гнёзда ласточек-береговушек. Оленька гордо заявила, что она ему никогда не даст и что ей доставляет Удовольствие флиртовать с ним, доводить его до белого каления и непроизвольной эрекции.

— На самом деле он нормальный парень, — говорила она, — просто не в моём вкусе. Он занимается тем, что ему предначертано папой, у него никогда не было нормальной молодости с тусовками и движами. Мимо него кое-что прошло, так что мне его даже жалко.

— Это он тебе так сказал, что мимо него что-то там прошло?

— Ну, да.

— Это враньё. Он просто давит на жалость. Если мужчина пытается затащить женщину в постель, взывая к ее жалости, значит, он доведён до предела.

— Фу, Чикатило. У тебя всегда всё сводится к постели. — Оленька сморщила нос и посмотрела на Чика взглядом, призванным означать, что именно из-за этого у них с ним ничего не получилось, хотя на самом деле причина заключалась совсем в другом.

— А как ты думала, родная? Всё в мире сводится к постели и — иногда — к продуктам питания.

Мы поговорили в таком ключе ещё минут двадцать, а потом Оленька сказала, что ей пора работать. Можно сказать, она выставила нас вон, отчислила со своего рабочего места, хотя нам так хотелось пообщаться. Мы, ясное дело, не обиделись. Мы были взрослыми парнями и понимали, что это нормально. Что у всех, кроме нас двоих, на рабочем месте принято работать, а не заниматься всякой хернёй. Не трепаться с двумя бородатыми обдолбками с воспалёнными глазами и завышенной тягой к телодвижениям.

Мы принялись пешком бродить по улицам, орать и размахивать руками, смеяться над людьми и приставать к девушкам. Нам понравился трамал, под ним даже блевать было как-то мило и ненапряжно.