Шоколадный папа - Анна Йоргенсдоттер Страница 42

Таких дней много. Одинаковых. Полных ужасного ожидания и камней, которые ворочаются в голове. КАК ЭТО НАДОЕДАЕТ! С другой стороны, чем больше рефлексируешь, тем быстрее надоест, тем быстрее захочется оставить это позади. Проблема в том, что Андреа и в самом деле хочется чего-то нового, совершенно нового, но она словно застряла в прошлом.

Прошлое виновато лишь до какой-то степени, а потом надо признать себя взрослым. ОСОЗНАТЬ, что нет ни предопределения, ни доброго бога, ни продолжения, которое приведет тебя к счастливому концу без малейших усилий с твоей стороны.

Андреа поступила в художественную школу и пытается понять, для чего существуют натюрморты. Рисовать натурщика немного интереснее, но попытки достичь наибольшего сходства неизменно заканчиваются неудачей: хочется вырваться, освободиться, и она рисует ярко-зеленое лицо, ноги разной длины. Она делает это нарочно, чтобы никто не обвинил ее в некомпетентности. Учитель все равно стоит у нее за спиной и хмыкает себе под нос, больше ничего. Или рекомендует развивать глазомер. Не спешить, а прежде всего измерять реальность. Андреа пытается, но не понимает, как это, — и уходит домой, измученная усилиями, которых требуют общение и творчество. Каспер лежит дома на синем диване. Он снова на больничном. «Нет сил», — отвечает он, когда ему звонят ребята из Building Burst и говорят, что он им нужен. Скрипки печально висят на стене. Марлон прижался к животу Каспера. Андреа весь день хотела домой, но вернувшись, принимается вздыхать, а не бросается целоваться. Сама не знает почему. Но так бывает не всегда! Иногда романтика витает в воздухе, и бабочки порхают как безумные. Иногда все именно так!

* * *

Выходной. Андреа просыпается не от осеннего солнца, которое светит прямо в лицо, а от мелодичного насвистывания: Каспер укладывает свою огненную скрипку в футляр. Он едет с группой на гастроли в другой город. Для Андреа это не сюрприз, и ей бы радоваться его бодрым объятиям:

— Доброе утро, моя красавица!

Его руки касаются ее, а потом вносят поднос с кофейными чашками и бутербродами. Каспер быстро отправляет в рот один за другим, а Андреа еще не успела стряхнуть с себя сон.

Она знает, что может поехать вместе с ними, но дело в том — важное обстоятельство! — что Каспер довольно часто, ну, по крайней мере иногда, спрашивает об этом, однако Андреа нужно убедить в том, что он спрашивает искренне. Вообще-то в глубине души она не верит, что он этого хочет. Например, по его манере напевать в ванной она понимает, что ему хочется быть только со своей группой, со своей музыкой, с фанатками, толпящимися у сцены, жить своей собственной жизнью. («Прекрати, Андреа, это же смешно! Фанатки!») Если он не спросит, то не надо. То есть если он не спросит как следует. Каспер в ванной, все делает в спешке: одевается, выпивает кофе, улыбается жене.

— Если хочешь, можешь поехать с нами.

Даже не вопрос.

— А как ты хочешь?

— Тебе решать.

— А когда ты вернешься?

— Я же говорил.

— Скажи еще раз, пожалуйста.

— Завтра, любимая.

Гудок автомобиля под окном: более удачливые друзья Каспера приехали его забрать. Он берет футляр, почти страстно целует Андреа, машет рукой и улыбается. Улыбки бывают разные: эта улыбка была обращена не к ней, а к самому себе, к мыслям о предстоящем концерте. К другому городу. К другому миру. Что для тебя важнее, Каспер: я или музыка? Все равно что спросить, где веселее: при свете телевизора или в свете рампы? Что лучше: быть звездой или пререкаться за завтраком?

Андреа на балконе, платок залит соплями.

— В машине есть место! — кричит Йеппе. Он добрый, но что ей там делать? Это мир Каспера, а она не может быть сразу везде: она хочет быть везде, где есть он, но там, где он сейчас, его не узнать. Она смотрит вслед микроавтобусу, пока тот не исчезает вдали.

Андреа очень нравится видеть Каспера на сцене: сияющий, самый прекрасный в мире скрипач. Как быстро двигаются его пальцы! От звука, который они извлекают, по телу пробегает приятная дрожь. Можно сидеть возле сцены и думать: «Это мой муж!» Он улыбается ей, и она вспыхивает от радости. Но перед тем и после она пытается проникнуть куда-то, куда ей ни за что не пробраться. Перед концертом он так сосредоточен, что не видит ее. Она прикасается к нему, дергает за рукав пиджака, а он шипит и фыркает:

— Не сейчас, Андреа, ПОТОМ!

И она превращается в нечто плоское: наступишь и раздавишь, — и говорит себе, что никакого «потом» не существует, и мысли становятся как кинжалы. Глупый самовлюбленный Каспер, да что он о себе возомнил? Затем Андреа пишет красивым почерком: «Удачи, любимый!» или «Ты лучше всех, любимый!» — и кладет листок на пюпитр.

Андреа не может провести целые сутки в ожидании, она едет в столицу, в общежитие к Лине-Саге, чтобы показать, что и она умеет веселиться. Но после двух бокалов вина, выпитых в ресторане в полном одиночестве, губы начинают подрагивать: ни один мужчина даже искоса не посмотрел на нее (печальное ожидание — это не очень-то привлекательно). Лина-Сага на вечеринке с однокурсниками, но Андреа даже не напивается. Она ложится спать еще до полуночи, вокруг ни одного знакомого звука. Звонит домой, чтобы услышать их с Каспером голоса, записанные на автоответчик (они радостно произносят слова по очереди). Звонит Карлу.

Лувиса на заднем плане.

Лувиса… на заднем плане.

Ей хочется спросить Карла, ей всегда хочется спросить Карла о ней, о другой. Но вместо этого выходит: «Привет, как дела?» Дела у него хорошо. «А как у тебя?» — «Все в порядке, просто немного страшно». И осторожный вопрос Карла: «Почему?» И ее быстрое, нервное: «Каспер… концерт… ревность…» — но ни слова о происхождении ревности. Ни слова о прообразе ужасной женщины. Ужасные женщины как одно большое невидимое лицо. Красивое. Загадочное. Загадочная Маддалена рисует сердца на стенах своей квартиры. Если звонят в дверь, не открывает. Любит только тех, кто уже любит кого-то. Перебегает дорогу другим.