Бессонница - Евгений Рудашевский Страница 41

Прошли первые сутки без сна. Тяжело. Не уверен, что вытерплю семьдесят два часа.

Нужно всё записывать в дневник, фиксировать каждую ступеньку, по которой я спускаюсь на дно бессонницы.

До сих пор не понимаю, как справился с пургой. Стоило выйти из тёплого отеля, как ветер усилился. Я затерялся в его порывах. Достал из рюкзака запасную футболку, намотал её на шею, набросил и затянул капюшон, но шея всё равно онемела. Мне никогда не было так холодно. Снег забивался в кроссовки, и он не таял, приходилось выгребать его одеревеневшими пальцами. Смотреть вперёд не удавалось – снежный песок царапал глаза, они слезились и, казалось, покрывались льдом.

Быстрый шаг не согревал. Я дышал в кулаки, тёр резиновые чужие щёки.

Пробовал бежать, но выдохся, наглотался стеклянной крошки – она в кровь выскоблила горло. Пришлось остановиться, успокаивать дыхание, и мне стало ещё холоднее.

Достал сигарету, вставил её в слипшиеся твёрдые губы, пытался прикурить, но не мог совладать с большим пальцем – он соскальзывал с колёсика зажигалки, не гнулся. Я нависал над зажигалкой, прятал её под собой, но это не помогало. Кажется, провозился не меньше десяти минут. Сдался. Выбросил сигарету и опять зашагал вперёд.

Нужно было постоянно смотреть под ноги. Боялся, что сойду с дороги. Иногда я всё же сходил с асфальта, но сразу узнавал об этом, потому что на обочине по колено проваливался в сугроб. Возвращался на дорогу и шёл дальше.

Голову стянули ледяные скобы. Неисчерпаемый, неодолимый холод. Разве этот путь мог быть иным? Дрожали руки, живот, ноги, дрожало всё тело. Стоило приоткрыть рот, и начинала дрожать челюсть. Ноздри слипались.

Зачарованно смотрел на указатель: «Восемь миль до Вестби». Ни одной машины. Восемь миль…

Я знал, что, остановившись отдохнуть, уже никогда не дойду до этого городка. Заставлял себя идти дальше. Повторял себе, что дорога к свободе должна быть именно такой. Это был очищающий холод подлинного одиночества.

«Где здесь пропасть для свободных людей?»

В заледеневшей голове метались пустые мысли. Обрывки цитат, песен, разговоров. Они сопротивлялись. Просили одуматься, но я знал, что скорее лягу здесь, на обочине, в сугроб, чем поверну назад. Я впервые сам сделал выбор и не мог от него отказаться, даже если он вёл в самую глубь пурги.

«Ты увидишь машины, многолюдные города, пустые троны, бесплодные ложа, обманные писания, людей, обольщаемых ложной надеждой и мучимых истинной скорбью, поклоняющихся творенью своих рук, но отрезанных от матери своей, Земли, и отца своего, Неба».

– Прочь! Прочь!

Кажется, я кричал в бурлящую пустоту снежной кипени. Не знаю. Помню только, что ветер поначалу бил с разных сторон: то подталкивал вперёд, даря надежду, то захлёстывал сбоку, играя, а потом стал упрямо задувать спереди, трижды усложняя каждый шаг. И я был этому рад. Я бы проклял эту дорогу, если б она оказалась лёгкой, и, когда сквозь пургу мелькнули жёлтые фары, я даже не пытался остановить машину, более того – упал на колени, чтобы остаться незамеченным. Боялся, что кто-то вздумает мне помочь.

«И всё лишь потому, что нет ему нигде пристанища, нет такого места, которое бы ему не надоело, и ещё потому, что некуда ехать, кроме как куда угодно, лишь бы катить вперёд под звёздами».

Я чувствовал, как ветром из меня выдувает эти цитаты, все прочитанные книги – они вылетали лазоревыми сгустками и быстро терялись в ночной мгле. Следом уходили воспоминания.

Я видел, что иду не один. Стоило пройти под очередным фонарём, и мне удавалось разглядеть, как вровень со мной плетутся родители Крис – те, которых она так и не отважилась увидеть. Когда их одолел ветер, взамен появился мёртвый отец Мэта – весь бледный, опутанный прозрачными трубками капельниц, закутанный в белые простыни, он рассыпался белым песком, и его смело́ без остатка. Затем я увидел профессора Джей. Он шёл твёрдо, приосанившись, а я смотрел на него и говорил, что прощаю ему то, что он сделал с Эш. Я прощал своих родителей, которые меня не знали, своих друзей, которые не были моими друзьями, любимых, которых никогда по-настоящему не любил. Родственников, преподавателей, знакомых – всех, кто меня не понял и не услышал. Я их всех прощал. Их абрисы терялись в полумраке пурги, отставали от меня, но в редкие минуты ясности, стоило оглянуться, все эти люди вставали на удивление чётко – сонм воспоминаний, вызванный меня остановить, но вынужденный подчиниться моей воле. Среди них я видел бездомного Джима с его мечтами о космосе, сестру с её твёрдой, чуть насмешливой улыбкой, Синди, Мэкси, Дерека, Луиса, даже Стива и Маркуса с его неизменной бейсболкой козырьком назад – десятки и сотни людей умирающего мира. Но мне не было страшно. Я знал, что не остановлюсь. А потом они исчезли. Я только оглянулся и увидел, что дорога пуста. И единственный силуэт ещё какое-то время проглядывал в стороне – силуэт безликого пахаря, ставшего моим отражением, моей тенью.

Не осталось ни злости, ни обиды. Я мог идти так всю жизнь. Но впереди показались жёлтые огни. Я добрался до Вестби.

Крохотный городок, ничем не отличающийся от Вироквы и всё же отделённый от неё бесконечной пропастью моего одиночества. Сейчас я уже не был уверен, что вообще когда-либо встречал Мэта и Крис. Только Эшли осталась живым воспоминанием – едва ли не единственное, с чем я не захотел расстаться.

Рядом проехало несколько машин. Под ногами теперь лежал вычищенный от снега тротуар. Идти было непривычно легко. Ветер ослаб. И только онемевшее тело напоминало о пройденном пути. Я наконец сумел закурить, но в промёрзшем горле совсем не чувствовался табачный дым. Сделав несколько затяжек, я выбросил сигарету.

Впереди, на пустой улице одноэтажных домов, показались два человека. Они шли ко мне. Чёрные брюки, чёрные зимние куртки с капюшонами. И я не испугался. И это было прекрасно. Мне нечего было терять. Подумал, что это и есть свобода; впрочем, догадывался, что тут просто мог сказаться пропитавший меня холод.

– Привет, – сказал мне тот, что был повыше.

Второй зашёл сбоку.

Я был готов к тому, что меня ударят. Ограбят. Почему бы и нет. Пусть так. Страх всё равно не приходил. Разве что не хотелось терять свёрток, но даже эта мысль сейчас не беспокоила.

– Привет, – хрипло ответил я и не узнал собственный голос.

Одни в ночном опустевшем городке. Затерянные посреди вьюги.