Ремесло - Леонид Бершидский Страница 41

Работать журналистом на государство, на мой взгляд, позорнее, чем служить самому бессовестному из частных капиталистов. Потому что он — не самая хищная рыба в пруду. А государство — самая.

Кстати, самая первая европейская прото-газета была именно государственной — ежемесячную рукописную Notizie Scritte издавали власти Венеции. И продавали по одной гадзетте — по названию этого медяка, как известно, стали именовать и формат. Но выходило это «издание» во времена, когда ни правил, ни принципов, ни самого нашего ремесла еще толком не было (кстати, почему журналистику называют второй древнейшей профессией? Существует она не дольше, чем периодика, — чуть больше 500 лет).

Вторая модель — рекламная — гораздо интереснее «благотворительной», ведь это все-таки уже бизнес.

Реклама в периодических изданиях появилась только в середине XVII века и еще долго — до середины XIX века — не была серьезной частью бизнес-модели. Потом Эмиль де Жирарден уполовинил цену подписки на свою La Presse до 40 франков, добывая остальные деньги продажей рекламы — и понеслось.

Я начинал работать в медиа, когда качественная, то есть нацеленная на думающих читателей пресса процентов на 70–90 зависела от рекламных поступлений. Еще в 1997 году реклама приносила газетной компании The New York Times Company 70 % выручки. Читатели же — подписчики и розничные покупатели — напрямую приносили 23 %. И вот этих читателей — вернее, контакты с ними — рекламные отделы продавали корпорациям.

В прессе никогда не работал принцип «чем дешевле один контакт, тем выгоднее покупать рекламу». Рекламодатели платили за доступ к умным людям, «принимающим решения» (у меня до сих пор скулы сводит от этой фразы), даже если этих людей было совсем мало. На первом этапе существования редакция полностью зависела от владельца, бренда и квалификации продавцов — именно в таком порядке. Работать надо было в большой медиакомпании: у нее обычно имелись терпеливые и хорошо понимающие продукт владельцы, сильные бренды или способность покупать лицензии на них и лучшие продавцы, способные на личных связях выбивать рекламные бюджеты у агентств и напрямую у серьезных корпоративных клиентов. Я сталкивался с такими гениальными продавцами в компании Independent Media; они были лучшими коммуникаторами, чем любой журналист, и могли продать эксимосу холодильник, но их усилия были бы бессмысленными без брендов, которым доверяли рекламодатели, — поэтому Independent Media покупала лицензии на знаменитые иностранные журналы и вступала в пертнерство со знаменитыми иностранными газетами. Владелец компании Дерк Сауэр продал на $1,5 млн рекламы в еще не вышедшую газету «Ведомости», просто рассказывая рекламодателям, что это единственное в мире партнерство между Financial Times и The Wall Street Journal, которые повсюду конкурируют, а в Москве, вот, объединили усилия.

В самом деле, если ты работаешь в какой-нибудь BMW, ты доверяешь таким же сильным международным маркам. А если, скажем, в «Вимм-билль-данне» — то хочешь к ним приобщиться. Обе эти компании были среди первых рекламодателей «Ведомостей».

А что же самый важный для ремесленников фактор — качество продукта? В отсутствии внятных методов его измерения, какие дает сейчас Интернет, качество было вопросом личного вкуса редактора, владельца — и тех же самых рекламодателей. Были ли «Ведомости» качественной газетой в первые три года жизни, когда я имел к ним отношение? Я считаю, что да; корпоративная иерархия Independent Media тоже так считала и рекламодатели — как частные лица и читатели — соглашались. Газету хвалили умные люди, которых я уважал, и читали другие умные люди. Но мое ощущение, что продукт — качественный, было субъективным. И это — прямое следствие рекламной модели.

Она и сейчас отлично работает в «брендовых» глянцевых журналах: в сентябрьский номер 2013 года американский Vogue продал 665 страниц рекламы, второй результат за всю 212-летнюю историю издания.

Но люди, эти журналы выпускающие, не понимают толком, хорошо ли то, что они делают. И если рекламодателям того же Vogue застит глаза бренд, то остальным приходится бороться за продажи на стагнирующем рынке. В январе-июне 2013 года объем рекламы в российских журналах упал на 2 %, а за 2012 г. вырос всего на 1 %.

Думаю, застой скоро обернется падением: новые поколения читателей все хуже понимают бумагу, а рекламировать роскошь в сети трудно — нет тактильных ощущений от «богатого» продукта, да и пробничек с духами между страницами сайта не приклеишь. Одновременно корпорации, которые раньше были крупнейшими рекламодателями, активно пытаются выходить на клиентов напрямую — через соцсети, блоги и оффлайновые акции, которые СМИ освещают бесплатно, потому что они поражаю и воображение. Прыжок Феликса Баумгартнера из стратосферы устроил производитель энергетических напитков Red Bull; это было дорого, но дешевле, чем покупать повсюду рекламу.

А еще каждому изданию, желающему работать по рекламной модели, теперь приходится конкурировать с Google, у которого от рекламы — почти все доходы, а аудитория не просто гигантская, но и отлично изученная путем, если честно, жестоких нарушений приватности. Таких возможностей у СМИ, конечно, нет.

Рекламная модель умирает. У The New York Times Company, которая рекламу продавать умеет получше многих, рекламные доходы в 2012 году упали на 6 %, и выручка от подписки впервые с незапамятных времен превысила рекламную. В 2013 году уже практически невозможно продать инвестору проект нового СМИ, которое зарабатывает исключительно — или почти исключительно — на рекламе. Рынок онлайн-рекламы растет, но в основном за счет «контекста». Каждый, кто занимается этим бизнесом, задумывается о том, как брать деньги за сам продукт.

Возникает, понятное дело, соблазн «джинсы» и ее мягкой разновидности — контентных спецпроектов, главная цель которых — не сделать нечно нужное читателю, а потрафить спонсору так, чтоб читателю не было противно. Скрытую рекламу проще продавать: маркетологи клиента верят в убедительность журналистского текста. Обратная сторона медали понятна: читатель быстро распознает заказные материалы и перестает доверять изданию, отчего оно теряет аудиторию и с трудом продает «честную» рекламу. Я видел редакции, изнуренные и высосанные изнутри «джинсой». В них работали усталые, изолгавшиеся, циничные люди, знавшие гораздо больше, чем могли написать: это были скорее пиарщики, чем мои товарищи по цеху. Парадоксальным образом, зарабатывали они всегда хуже коллег из изданий, где «джинсы» не было. Это были терминально больные редакции, которые можно было вылечить только долгой лаской (на которую я, к сожалению, не способен) или атомной бомбой.

Если не реклама и не «джинса», то что? Третья модель: платный контент.

Я заплатил чуть больше $300 за годовую электронную подписку на нужную мне по работе Financial Times. Таких, как я, у газеты больше 300 000. В доинтернетные времена я не подписался бы на FT: что мне толку в Москве от трехдневной, а то и недельной давности лондонских новостей? А теперь газета дотянулась до моих денег. И 61 % выручки FT Group в 2012 году — это доходы от продажи контента, а всего 39 % — от продажи рекламы. Половина выручки — от цифровой подписки.