Хроники Заводной Птицы - Харуки Мураками Страница 41

Через пять дней, которые ушли на подготовку, мы поездом выехали из Синьцзиня в Хайлар. Там пересели на грузовик, проехали ламаистский монастырь Хандур и прибыли на наблюдательный пункт армии Маньчжоу-го на границе в районе Халхин-Гола. Не помню точно, сколько мы проехали, – наверное, километров триста – триста пятьдесят. Вокруг, насколько хватало глаз, лежала однообразная безлюдная степь. На маршруте я должен был все время сличать карту с рельефом местности, по которой мы ехали, но сверяться было не с чем – по пути не встречалось ничего, что можно было бы назвать ориентиром. Лишь тянулись чередой невысокие, заросшие сухой травой холмы, простирался бескрайний горизонт и плыли по небу облака. Точно показать наше местонахождение на карте я не мог. Его можно было определить только приблизительно, из расчета времени, которое мы провели в дороге.

Человека, безмолвно перемещающегося по этой необъятной пустыне, подчас охватывает чувство, будто он сам, его человеческая сущность теряет очертания и постепенно растворяется в окружающем пространстве, столь огромном, что становится трудно определить, где начинается и где кончается твое собственное «я». Вы понимаете, что я имею в виду? Сознание разрастается, распространяется вширь, сливаясь с простирающимися вокруг просторами, пока не теряет связи со своей физической оболочкой. Вот что я чувствовал посреди монгольской степи. Какая же она огромная! Пейзаж больше напоминал море, чем пустынную сушу. Солнце вставало на востоке, не спеша проходило свой путь по небосклону и скрывалось за горизонтом на западе. Эти перемещения светила были единственным заметным глазу изменением вокруг нас и рождали, я бы сказал, чувство громадной, космической любви.

На наблюдательном пункте мы сменили грузовик на лошадей. Все было подготовлено заранее: четыре верховые лошади и еще две – с продовольствием, водой, снаряжением и оружием. Вооружение у нас оказалось довольно легкое. У меня и этого человека, которого звали Ямамото, были только пистолеты, а у Хамано и Хонды – кроме пистолетов, еще винтовки-«тридцативосьмерки» и по паре ручных гранат. Фактически командиром нашего маленького отряда был Ямамото. Он принимал все решения, отдавал распоряжения. По военным законам командовать полагалось мне – ведь формально Ямамото был штатским, но его права распоряжаться нами под сомнение не ставил никто. Каждый понимал, что он был просто создан для того, чтобы повелевать другими. А я, несмотря на чин младшего лейтенанта, оставался всего-навсего бумажным червем и понятия не имел о том, что такое настоящая война. Военные люди безошибочно угадывают такие способности в других и непроизвольно им подчиняются. Вдобавок перед отправкой я получил команду беспрекословно выполнять указания Ямамото. Короче, исполнение его приказов выходило за рамки уставов.

Мы вышли к Халхин-Голу и двинулись вдоль берега на юг. Река взбухла от растаявшего снега. В воде плескалась крупная рыба. Временами в степи вдалеке показывались волки. Может, это были не чистокровные волки, а какая-нибудь помесь с бродячими собаками. Но все-таки они представляли опасность, и чтобы охранять от них лошадей, приходилось по ночам выставлять часовых. Мы видели множество птиц – большинство из них, наверное, возвращались к себе домой, в Сибирь. Мы с Ямамото обсуждали особенности местности и, сверяя с картой наш маршрут, заносили в тетради все замеченные особенности. Но кроме этой специальной темы, ни о чем другом Ямамото со мной почти не разговаривал. Он молча погонял вперед лошадь, усаживался есть отдельно от остальных и, опять-таки не говоря ни слова, устраивался на ночлег. Мне казалось, что Ямамото уже бывал в этих краях. Он удивительно ориентировался на местности, точно зная, куда двигаться дальше.

После двух дней пути на юг, которые прошли без происшествий, Ямамото отозвал меня в сторону и сказал, что завтра на рассвете мы будем переправляться на ту сторону Халхин-Гола. Я был ошеломлен: ведь на противоположном берегу уже начиналась территория Монголии. Даже берег, на котором мы находились, считался опасной зоной, предметом пограничных споров. Монголы настаивали, что это их земля, Маньчжоу-го предъявляло на этот район свои претензии, и из-за этого часто возникали вооруженные столкновения. Если какой-нибудь монгольский отряд захватит нас на этом берегу, такие разногласия могли бы нас как-то оправдать. Хотя сейчас, когда таял снег, монголы почти не переходили через реку, опасность столкнуться с ними была невелика. Но случись такое на левом берегу Халхин-Гола, это была бы совсем другая история. Уж там точно бродили монгольские патрули. Окажись мы у них в руках – не помогли бы никакие объяснения. Тут уж нарушение границы налицо, и попадись мы – это вызвало бы политические осложнения. Нас могли пристрелить на месте, и никакие протесты бы не помогли. К тому же я не получал от своего командира распоряжений о переходе границы. Предписание выполнять приказы Ямамото я в самом деле имел, но никак не мог решить, распространяется оно на такой серьезный шаг, как нарушение границы, или нет. Во-вторых, как я уже говорил, по Халхин-Голу шел паводок, для переправы течение было слишком сильным, да и вода ледяная. Реку в такое время года не переходили даже кочевники. Они обычно делали это по льду или летом, когда течение становилось спокойнее, а вода – теплее.

Я выложил все это Ямамото, и он пристально посмотрел на меня. Потом покачал головой и заговорил каким-то поучающим тоном:

– Я понимаю: вы волнуетесь, как мы перейдем границу. Это естественно для офицера, под началом которого люди, – помнить о своей ответственности. Вы не хотите подвергать бессмысленной опасности жизни подчиненных. Но позвольте разбираться с этим делом мне. Я за все отвечаю. Всего объяснить вам я не могу – такова ситуация, но уверяю, что это дело одобрено командованием на самом высоком уровне. О переправе не беспокойтесь: есть место – о нем мало кто знает, – где можно перебраться на ту сторону. Монгольские войска соорудили для себя несколько таких переправ. Вы, наверное, тоже об этом слышали. Я уже несколько раз переходил реку в этом месте, например, в прошлом году, в это же самое время. Вам нечего беспокоиться.

Монгольская армия те места действительно знала хорошо и даже в половодье посылала на правый берег Халхин-Гола вооруженные группы, хотя и не так много. Так что места для переправы были, и отряд мог перейти реку – при желании. А уж коли переправлялись монголы, мог переправиться и этот Ямамото, да и нам, наверное, это было по силам.

Мы оказались у одной такой переправы, построенной, как мы предполагали, монгольской армией. Ее тщательно замаскировали, так что заметить с первого взгляда было трудно. Между двумя перекатами прямо в воде перекинули мост из досок, закрепленный натянутыми канатами, чтобы его не смыло стремительным течением. Если бы воды в реке было поменьше, по нему спокойно могли бы проехать грузовики с солдатами, бронемашины и танки. Поскольку мост покрывала вода, с самолета он не просматривался. Хватаясь за канаты, мы пересекли поток. Первым перешел Ямамото. Он убедился в отсутствии монгольских патрулей, и за ним последовали все остальные. В ледяной воде ноги немели, но все-таки мы перебрались на левый берег вместе с лошадьми. Он был гораздо выше, и с него открывался вид на уходившую вдаль бескрайнюю степь. В том числе и поэтому Советская армия во время боев у Номонхана все время была в более выгодном положении. Разница в высоте сильно влияет на точность артиллерийской стрельбы. Помню, меня поразило, как сильно отличаются берега друг от друга. Я так окоченел, что долго не чувствовал собственного тела и на какое-то время у меня даже голос пропал. Но стоило подумать, что мы находимся на вражеской территории, как, скажу откровенно, я сразу забыл о холоде.