Белые трюфели зимой - Н. Келби Страница 41

— Может быть, дома сын месье Эскофье, Поль? Мы с ним много раз обедали вместе по разным поводам, и его очаровательная жена…

— Никого нет, все уехали, — отрезала Сабина, хотя дом так и звенел от голосов — и детских, и взрослых.

— Ясно.

Месье Юрсель вытер вспотевшую лысину белым шелковым платком, посмотрел на карманные часы и снова спросил:

— Может быть, месье Эскофье вскоре вернется?

— Non.

У них над головой слышался старческий кашель. Ошибиться было невозможно: кашлял, разумеется, сам старый Эскофье. И Сабина, и месье Юрсель прекрасно это понимали. Она улыбнулась:

— Когда месье Эскофье вернется домой, я непременно передам ему вашу карточку.

— А мадам Эскофье дома?

Сабина помахала в воздухе визитной карточкой месье Юрселя и пообещала ему:

— Не беспокойтесь, я им обоим непременно скажу, что вы заходили. Они будут огорчены, что не застали вас. — И она решительно подбоченилась.

— А где помощник месье Эскофье?

— Уволен.

— Дворецкий?

— Ушел.

— Быть может, вы позовете домоправительницу?

— Она бывает только по вторникам.

— Ну а сиделку вы можете позвать?

Сабина взяла из раковины наполовину ощипанную курицу и решительно ею встряхнула.

— К сожалению, я очень занята, но обещаю вам, месье: я всем непременно скажу, что вы заходили и принесли замечательные и очень щедрые подарки! — И она, сунув ему в руки пустые корзины, распахнула дверь на черную лестницу и даже вежливо ее придержала, чтобы он мог с легкостью в нее пройти и удалиться. Не предложила ему даже бокала вина!

— Ясно, — в очередной раз промямлил месье Юрсель.

Сабине вовсе не нужен был лишний рот за столом, у нее и так еды было маловато для собравшейся в доме оравы, а если этот тип задержится еще хотя бы на несколько минут, ей придется подавать второй завтрак и приглашать его к столу. Нет, это было попросту невозможно! Дом и так набит всеми этими детьми, внуками, правнуками и внучатыми племянниками! Из-за этого Сабине пришлось чуть ли не с рассвета печь хлеб и ощипывать кур.

— Не сомневаюсь, месье Эскофье будет вам глубоко благодарен, — сказала она на прощанье этому настырному французу, измятый льняной костюм которого весь провонял утиным жиром и чесноком, и заперла за ним дверь.

— Au revoir! [63]— крикнула она, высунувшись в окно. — Ciao! [64]

Месье Юрсель снова на мгновение остановился и обернулся. Он выглядел настолько растерянным, что Сабина даже помахала ему рукой. Правда, этот ее жест больше походил на то, как отгоняют назойливых кур — кыш-кыш, пошли отсюда! — но это было самое большее, на что она сейчас была способна. Ей не хотелось подбадривать этого типа. И он не стал махать ей в ответ, но довольно громко, с явным раздражением, хмыкнул и двинулся через сад на улицу, все время стараясь идти по тени и из-за этого выписывая странную кривую.

«Он, должно быть, из Прованса, — решила Сабина. — Все тамошние жители так ненавидят солнце, что даже по улице ходят боком, как крабы».

С грохотом завелся мотоцикл, выпустив целое облако выхлопных газов, и месье Юрсель уехал.

Наконец-то!

И все же, вновь вернувшись к кухонному столу, Сабина пожалела, что так быстро отослала его прочь. Что же ей делать со всеми этими продуктами? Ну гуси еще ладно. Гусей можно натереть солью, обмазать растопленным свиным жиром и поджарить с картошкой. Правда, при какой температуре нужно жарить гусей, Сабина понятия не имела. Но почти не сомневалась, что часа вполне должно хватить. Час казался ей вечностью, особенно если чего-то ждешь.

И все-таки жарить гусей весной — это было неслыханно. «Может, там у них, в Провансе, гусей даже летом жарят, — думала она. — Эти деревенские вообще много чего странного делают». Но Монако — это не деревня, здесь полно людей богатых и знатных, и уже в феврале становится так тепло, что многие начинают среди дня устраивать сиесту. А сейчас, в преддверии лета, о котором все только и говорят, есть жареного гуся просто смешно.

А тут еще эти трюфели! Трюфелей Сабина еще никогда в жизни не ела и даже представить себе не могла, что кто-то захочет эту гадость съесть. Они были такие черные и грязные, что их, наверно, сто лет мыть нужно, чтобы дочиста отмыть. Сабина разрезала пополам один трюфель. Внутри он тоже оказался черным. И мелкозернистым, как мрамор. В этих деревнях и впрямь одни дураки живут! И если о фуа-гра она все-таки слышала и знала, что это деликатес, то с виду жирная гусиная печенка была просто отвратительной. И какой-то чересчур огромной. Бледная. Так и сочится жиром. И доли ее размером со ступню Сабины, не меньше. А сама она фунта два весом. И этот тип еще надеялся, что она, Сабина, станет к такой гадости прикасаться? Смешно!

Она постучалась к Эскофье. Молчание. Она постучалась снова и сказала:

— Я же слышу, как вы там дышите.

— Я работаю.

— Хорошо, тогда я скормлю все это кошкам!

И Сабина услышала, как старик отодвигает от письменного стола стул, как он встает и идет к двери по скрипучим доскам пола. Когда Эскофье чуть приоткрыл дверь, вид у него был такой, словно он не спал всю ночь. Глаза были красные, воспаленные, взгляд тусклый.

— Ты — невозможная женщина.

— Это точно.

Вскоре под бдительным присмотром Эскофье Сабина уже охлаждала руки под струей холодной воды — он заявил, что разделывать гусиную печенку можно только ледяными руками. Теперь она уже жалела, что сразу не скормила эту гадость кошкам.

— Фуа-гра весьма чувствительна к теплу, — сказал он ей. — Ее можно хранить только при постоянной температуре около трех градусов Цельсия.

Пальцы Сабины наверняка уже охладились до трех градусов Цельсия. Они совершенно сморщились, побелели и ничего не чувствовали.

— Надеюсь, ваша идея стоит таких мучений!

— Если человек хочет обрести звание шеф-повара, его удел — страдать во имя искусства.

Эскофье стоял, опершись о стол; казалось, он с трудом удерживается на ногах. И он все время кашлял в платок. «Снова у него кровотечение», — подумала Сабина, внимательно на него поглядывая. Лицо у Эскофье было совершенно серым. Руки дрожали. Ему явно нездоровилось. Заметив ее взгляд, он быстро сунул платок в карман и принялся тщательно мыть руки — сперва в обжигающе горячей воде, затем в холодной.

— Готова? — спросил он.

— Non.

— Хорошо.

Доли гусиной печени были обложены льдом. Эскофье пробежал по печенке пальцами, как бы слегка по ней постукивая, а потом нежно ее сжал — большой палец внизу, четыре наверху.