Моя мужская правда - Филип Рот Страница 41

— Как?

— Пойдем в спальню. Черт с ней, с матерью. Я люблю тебя. Очень.

— Нет, ты скажи — как это я смотрю?

— Стоп, — прошептала Сьюзен, крепко зажмурив глаза, и помолчала секунду-другую. — Оказывается, ты думаешь, что я хотела удержать тебя инсценировкой самоубийства? Что я тебя… что я тебя шантажировала? Чушь, Питер! Просто у меня кончились силы.

— Почему же ты не пошла к врачу? Ты… Да что говорить! Кстати, Морин делала так десяток раз, не меньше.

— Мне не нужен врач. Мне нужен ты. Я старалась, Питер. Все шесть недель, что ты был в Вермонте, не писала, не звонила, не мчалась на самолете, не преследовала тебя, верно? Пусть отдохнет. Я изо дня в день разыгрывала из себя бодрячку в той самой квартире, где мы вместе были, вместе ели и вместе спали. Наконец посмотрела правде в лицо. Омерзительная дама, Питер. Один знакомый пригласил меня на ужин. Я пошла. Было ужасно. Но, как говорит доктор Голдинг, ничего не поделаешь, иногда приходится начинать с нуля. Тот нуль развлекал меня за столом специфической светской беседой: опасно, дескать, попадать под влияние безответственных типов, лишенных понятия о чести. А Питер Тернопол — он узнал это из надежных печатных источников — является одним из таковых. Я окрысилась. Сказала, что пора домой. Он меня проводил. Когда я вошла в квартиру, мне безумно захотелось позвонить тебе. Но было страшно — вдруг что получится не так? И я приняла таблетку — для смелости. Потом еще одну. В общем… Не надо было этого делать. Глупость от безысходности. Никогда больше так не поступлю. Ты не представляешь, как мне жаль. Поверь, меньше всего я хотела тебя шантажировать, или причинить тебе зло, или показать «безответственному типу, лишенному понятия о чести», где раки зимуют. Просто не могла больше разыгрывать бодрячку. Шесть недель, Питер! Давай поедем куда-нибудь, хоть в мотель — мне все равно куда. Я до смерти хочу быть с тобой. Я ни о чем другом и не думаю. Питер, я тут и вправду рехнусь, живя вдвоем с матерью!

Как раз тут мать и подошла к нам. Она появилась так неожиданно, что Сьюзен даже не успела вытереть слезинки (по одной на глаз). А я ничего не успел ей ответить. Впрочем, ее слова не показались мне тогда ни полностью искренними, ни достаточно полными. Так что отвечать было, в сущности, нечего. Кроме того, я уже ничего не хотел. Вообще ничего. И никого. Я беру сексуальную паузу, милые мои дамы. С этой минуты и до гробовой доски.

Миссис Сибари попросила меня пройти с ней в дом для небольшого разговора.

— Полагаю, — сказала она, едва мы переступили порог террасы, — что вы сообщили Сьюзен о полном разрыве.

— Да.

— Тогда вам лучше сейчас же уйти.

— Я думал пообедать с ней. Наверное, и она этого хочет.

— У нее и в мыслях нет ничего подобного. Она пообедает со мной, не беспокойтесь.

С террасы мы молча смотрели на Сьюзен. Сначала она стояла, опершись на спинку кресла, потом резким движением стащила через голову платье и швырнула на газон, оставшись в белом бикини. Не трусики виделись мне давеча, а купальник. Сюьзен разложила кресло, превратив его в топчан, и легла вниз лицом, широко раскинув руки.

— Задерживаясь здесь, — прервала молчание миссис Сибари, — вы причиняете моей дочери дополнительные страдания.

Очень благородно было ежедневно навещать ее в больнице. (Тон оставался ледяным.) Того же мнения придерживается и доктор Голдинг. В той ситуации вы поступили самым достойным образом, и мы, со своей стороны, это оценили. Но сейчас ей пора посмотреть правде в лицо. Не в ее интересах длить затянувшееся прощание. Не в ваших интересах потакать ей в этом. Сьюзен не так беспомощна, как кажется. Если хотите знать, она всю жизнь играет на снисходительности окружающих. Я говорю об этом, потому что расположена к вам. Не вините себя ни в чем и не возлагайте на себя ответственность за ее будущее. Сьюзен нравится, когда другие расхлебывают кашу, которую она сама заварила. Мы всегда старались относиться к этому с пониманием — все-таки дочь и ее не переделаешь, — но когда-то надо проявить твердость. Уезжайте. Она забудет о вас — и чем скорее, тем лучше. Таков естественный ход вещей. Покиньте наш дом сейчас же, мистер Тернопол, не провоцируйте Сьюзен на новые глупости. Вслед за очередной выходкой придет раскаяние, а на это у моей дочери нет сил.

Сьюзен все еще лежала на топчане, но поза изменилась: она перевернулась на спину, руки в стороны, ноги на ширине плеч; тело выглядело совершенно безжизненным.

— Нельзя ли хотя бы проститься с ней перед уходом? — обратился я к миссис Сибари.

— Разумнее будет, если я сообщу Сьюзен, что вы уже ушли. Она слишком долго пользовалась своей слабостью, но она сильная, уверяю вас. Со временем Сьюзен поймет: тридцатичетырехлетняя женщина, которая видит в партнере любимую игрушку и соответственно себя с ним ведет, обречена на тяжелые проблемы — и решать их придется самостоятельно.

— И все же я хочу с ней проститься.

— Хорошо. Будь по-вашему, но только недолго. — Всем своим видом миссис Сибари показывала, как ей надоело пререкаться со взбалмошным еврейским писакой. — Она щеголяет в этом купальнике всю неделю. Каждое утро почтальон вынужден отводить глаза. Надеюсь, вы не забыли, что и полмесяца не прошло с безумной суицидной попытки. Будьте добры относиться к наряду Сьюзен столь же деликатно, как почтальон; не обращайте внимания на рецидив подросткового эксгибиционизма.

— Я видел вашу дочь и не в таких костюмах. Мы прожили с ней больше трех лет.

— Только избавьте, бога ради, от подробностей. Я никогда не одобряла вашего временного союза. Не буду скрывать, я искренне сожалею, что вы вообще встретились.

— Но мы встретились, и я не могу уйти не простившись.

— Ясное дело, как же вы можете уйти, если она лежит на спине, ноги в стороны, — перестала сдерживаться нежная мать.

— Что вы этим хотите сказать? — вспылил и я.

— Что такие люди, как вы, только об одном и думают.

— Какие «такие» люди?

— Такие, как вы и моя дочь. Вся-то ваша любовь — сплошные постельные эксперименты. Гениталии для вас — лабораторное оборудование. Пора бы и повзрослеть. Никогда и думать не думали о браке. Слишком «своеобразны» для этого. Раньше таких называли богемой. Муж, жена, семья — звук не только пустой, но и опасный: ответственность, обязанности, риск. Лишь блуд да блуд — покуда не исчезнет половой инстинкт. Впрочем, это ваше дело — и ваше право: еще бы, творческая натура. Жаль только, что вы попусту заморочили Сьюзен голову своей исключительностью и избранностью. До встречи с вами моя дочь ориентировалась на более традиционные поведенческие стандарты. А посмотрите, как сейчас она старается продемонстрировать сексуальную раскрепощенность, мил-дружка потешить. Честное слово, бред какой-то, мозги набекрень. Вам что, не на ком больше было упражняться, кроме как на Сьюзен? Или она сама собой впала в половое помешательство? Хоть бы одну женщину на свете пропустил новоявленный Дон Жуан! Нет, не пропустит: тщеславие требует своего. А что будет с ней? Разве мало досталось ей и без того, мистер Тернопол?