Краткая история цинизма - Александр Невзоров Страница 40

Очень помпезно, с «режиссурой» и монтажными изысками презентован первый официальный фильм «Академии Конных Спектаклей» Бартабаса.

Известно, что именно Бартабасу достался королевский версальский манеж. За этот манеж долго бодались все без исключения лошадиные мэтры Франции от Люраши до Грюсса, но достался он именно Бартабасу.

Французский минкульт долго чесал репу и взвешивал, кого же поставить хозяином потрясающих по своей красоте и значимости версальских конюшни и манежа.

Мэтры-кандидаты только что отравленных перчаток друг другу не рассылали в борьбе за Версаль, но в результате все досталось Бартабасу.

Вместе с «Манежем» Бартабас получил право представлять миру классическую школу Франции, а его новообразованная Академия назначена новой достопримечательностью окрестностей Парижа, на что послушно клюнул турист, существо, как известно, повышенной безмозглости и оттого легко управляемое.

Если Сомюрская Академия, в частности «Кадр Нуар», олицетворяет классический французский кавалеризм, очень омундиренный, в его самом «бошеристическом» варианте, то Бартабас и его «Академия Конных Спектаклей» теперь представляет артистическую, светскую ипостась классической французской выездки.

Скажу сразу, с переездом в стены королевского манежа Бартабас полинял.

С него сошел пестрый налет дурнотонной цыганщины и «вагинального циркачизма», которыми он блистал в своих фильмах и которые казались его природой.

Образование новой Академии сопровождалось хорошим, квалифицированно устроенным подпевом прессы, умными вбросами подробностей о закупках для нового храма выездки «гермесовских» седел за много тысяч евро, о прибывших из самой «Сибьири» красотках-всадницах, о золотом шитье на курточках и прочими пикантностями.

Кстати говоря, форменные курточки Академии, курточки горчичного сукна с густой золотой вышивкой по рукавам, — действительно великолепны.

Их настолько талантливо дизайнировал Ван Хотен, что бразильский кооператив, которому выпала честь непосредственно «пошивать» курточки, — ничего особо не попортил.

Но вернемся к Бартабасу.

В своем новом качестве академика, очищенный от цыганщины и циркачества, Бартабас, назначенный минкультом Франции «главным мастером классической выездки» и, фактически, реинкарнацией Гериньера, предстал абсолютно голым.

Не как мужчина и француз, а как мастер «классической дрессуры».

Правила академической игры лишили его привычных атрибутов, всегда успешно маскировавших недостатки его манежной работы, отвлекавших от всего, от чего необходимо было отвлечь.

Бартабас потерял право орнаментироваться гусями, ламами, цветными грунтами, кривыми цыганятами и сценами совокупления брабансонов.

Кстати, именно сцены секса тяжеловозов, задастых и мохноногих, воспетые и растиражированные Бартабасом, так удивительно переплелись с образом самого маэстро, что даже на академических спектаклях Версаля публика сопит, ерзает и зримо ждет, когда же кончится вялая выездковая скукотища и на манеж, наконец, выйдут пылающие страстью брабансоны.

Это ожидание брабансонов и есть главная интрига нового версальского академизма.

Презентованный фильм дает прекрасную возможность это разглядеть.

Содержание его традиционно для такого рода произведений.

Сперва безмолвные девушки долго заплетают гривы голубоглазых белых лузитано, собранных для Академии по всему миру.

Брабансонов пока не видно.

Все происходит в стенах старых королевских конюшен, все чинно и скучно.

Серый камень, фонари, ковка решеток.

Девушки в манерных плащиках таскают туда-сюда седла и щетки, стреляют глазками в камеру и возвышенно полируют лузитанские попы.

Брабансонов, как я уже обмолвился, в этом эпизоде нет, но их отсутствие уже ощущается.

Начинается непосредственно представление. На манеже — девицы. (Брабансонов еще нет.)

Белые лузитано, кроме голубоглазости, не демонстрируют никаких достоинств, равно как и не выказывают никакой предрасположенности к классической выездке.

Завязанные и семенящие, жутко надерганные железом, в типичном фальшсборе и, как следствие, разумеется, очень скупые и примитивные по части «пластики» — бедные лузитано мрачно таращатся в дорогой грунт нового Версальского манежа.

Необычайна важность выражений лиц бартабасовских девиц-«академиков». Ее можно охарактеризовать как «непристойно возвышенную».

Первые десять минут все сводится к звучному ковырянию шпорами по полированным бокам лузитано, возрастанию важной брюзгливости физиономий наездниц… и очень слабенькой фигурной смене.

Чуть позже девицы начинают выдавливать из лузитано плоские пассажики и кривые пиаффе.

Кто-то даже решается на испанский шаг, но очень невнятно и робко.

У кого не получается испанский, показывают «школьный шаг», который вообще очень удобная штука, — если на испанском шагу нет выноса и высоты подъема ног, то такой шаг просто называется «школьным». Посадки «академичек» неплохие, в принципе, но подпорченные показушностью и манерничаньем. До реальных «школьных» — не дотягивают, хотя приятно, что никто не опускается до спортивно-низкопробной «работы поясницей».

У девочек, практически у всех, в посадке «читается» грязное спортивное прошлое, но, слава богу, преодоленное.

Манеж исполнен в стилистике «а-ля недострой», или «таджики смылись». Доски, гайки, криво приляпанные балки — в общем, все красоты ремонта, почему-то остановленного примерно на первой стадии.