В концертном исполнении - Николай Дежнев Страница 40

— Да для тебя, дядя, все хорошие, прямо иисусик какой-то! Так и живешь с мыслью, как бы кого-нибудь не обидеть. Проститутка она, самая обыкновенная проститутка из «шикарных женщин», что по иностранцам…

— Ну зачем ты так? Ничего нет плохого, что Людмила Николаевна работает в валютном баре, обслуживает наших гостей…

— Так я и говорю, что проститутка! — стояла на своем Аня. — Ты бы уж лучше молчал!

Сергей Сергеевич вдруг покраснел, закашлялся, взялся протирать фетровой тряпочкой очки.

— Это хорошо, что соседи тихие, — разряжая обстановку, заметил Лукин, — жить не мешают…

— Скажите, — вдруг спросила Аня, — что потом случилось с тем красноармейцем, ну, что в вас стрелял?

— Я, по понятной причине, точно не знаю, — улыбнулся Лукин, — думаю, там же в вагоне и пристрелили. Время, Анечка, было жестокое, очень жестокое время! Человеческая жизнь не стоила ломаного гроша. Впрочем, если взглянуть на историю российскую…

— Знаешь, — сказал Сергей Сергеевич, задумчиво глядя на Лукина, — ты все-таки подумай насчет Москвы. Упорно ходят слухи, что с Нового года введут паспорта и прописку по месту жительства, а это значит, что проверять будут всех и каждого. В такие моменты лучше быть там, где тебя давно знают. Идет новая волна чисток, и уж на что наш институт — забытое богом место, а и то там все время что-то бурлит и варится… И пена… Ты не представляешь, сколько наша жизнь выбрасывает на поверхность пены!

Небо за окном начало едва заметно светлеть, где-то внизу проехала машина.

— Ладно, надо немного и поспать, у меня днем лекция. — Телятин тяжело вздохнул. — Какой длинный и тяжелый был день! Знаете, случаются моменты, вроде как верстовые столбы, — с них начинается новая эпоха. У меня такое чувство, что сегодня мы пережили один из них. Помяните мое слово: даром нам разрушение храма не пройдет. — Он поднял свою стопку. — Прости нас, Господи! — Выпив водку, попросил: — Аня, постели Лукину у Петьки: я думаю, пока не устроится, поживет в комнате пролетария, того не убудет…

Подождав, пока племянница вышла, и с тревогой глядя ей вслед, Телятин продолжал:

— Жалко мне ее… Я свое прожил, а ей каково… В институт не приняли — не пролетарского происхождения, надежной специальности нет. А буквально в последние дни стала какая-то нервная, будто все ждала чего. Замуж девке надо, а с другой стороны, страшно — уж больно люди-то опустились, измельчали, что-то в них появилось звериное. А она все — театр да театр! Слушай, Лукин. — Сергей Сергеевич перегнулся через стол, перешел на шепот. — Ты же ведь еще не старый, бери Аньку и уезжай отсюда. Не будет здесь ничего хорошего. Поезжайте в Америку! Они богатые, обещают нам кредит в миллиард! Коли повезет, может, наши и выпустят, а то махнете через границу… Ну а я уж здесь как-нибудь, мне все полегче будет. — Он посмотрел на Лукина. Глаза его за стеклами очков были красные, воспаленные, в голосе слышались нотки безумной надежды. — Ты только не говори «нет», ты подумай, хорошенько подумай!

Дверь открылась, Аня вернулась в комнату, прошла к себе за ширму. Лукин проводил ее взглядом.

— Пойдем, не будем мешать. Спокойной ночи, Аня! — Он поднялся, взяв с вешалки пальто и шляпу, вышел за Телятиным в коридор. Тусклая пыльная лампочка под высоким потолком заливала узкий пенал желтым унылым светом. Сергей Сергеевич присел на тумбочку, Лукин остался стоять. Закурили. Помолчали.

— Ну, что смотришь на меня? — Телятин поднял голову, устало потянулся. — Изменился? Сам знаю, что изменился. Трудно оставаться человеком в стаде скотов. Ты поди построй себе из осколков старой жизни новую! Нахлебаешься… Только голову-то вверх, а тебя все к земле да к земле, пока не начнешь, как все, жрать грязь у них под ногами! Ах, ты в очках, ах, ты говоришь на трех языках — так на же тебе, на — и сапожищем в живот! Давно бы, наверное, застрелился, если бы не она… Что молчишь?

Лукин присел рядом на корточки, понизил голос до шепота:

— Как думаете, если бы тогда меня не ранило, если бы я остался в строю, может быть, все сложилось бы по-другому? Ведь возьми мы той осенью Царицын, и большевичкам была бы хана! Вот иногда я и думаю, что во всей этой истории нам могло не хватить одного штыка — моего. — С очень близкого расстояния Лукин не мигая смотрел Сергею Сергеевичу в глаза. — Все же было как по нотам, даже усатый сидел в городе, специально затем, чтобы мы его вздернули на первом же столбе… Вот я и не верю в случайность того выстрела, понимаете, Телятин, не верю! — Лукин улыбнулся, и улыбка эта испугала Сергея Сергеевича. — Но это еще не конец, — продолжал Лукин задумчиво, — далеко не конец. В классических трагедиях минимум два акта…

Он подмигнул Телятину. Сергея Сергеевича била мелкая противная дрожь.

— Я думал, сумасшедший я, — сказал он с трудом, — теперь вижу, что ты. Имей в виду, я не выдержу пытки.

— Ну, Сергей Сергеевич, — Лукин дружески обнял Телятина, — вы меня совсем не так поняли! А теперь спать, у вас впереди трудный день…

Сделав несколько шагов по коридору, Лукин скрылся за соседней дверью. Растерянный Телятин еще какое-то время стоял в углу, лихорадочно стараясь понять, о чем он думает, потом повернулся и посмотрел на прикнопленный Петькой к стене портрет товарища Сталина.

После бессонной ночи Лукин позволил себе выспаться. Просиженный диван отбывшего на заработки пролетария не располагал к блаженствам в объятиях Морфея, что, однако, нисколько не помешало Лукину проваляться до полудня. Окончательно проснувшись, он походил по малюсенькой комнатке, с интересом рассматривая обстановку весьма незатейливой жизни. Подсунутые в щель, под дверью лежали два ключа и записка с инструкцией, где найти продукты и что есть на завтрак. Круглым детским почерком Аня писала, что они с Телятиным вернутся, скорее всего, поздно, и к обеду их тоже ждать не следует. В постскриптуме же, носившем явные следы спешки и, так показалось Лукину, колебаний, Аня просила его о разговоре с глазу на глаз, «как со старым другом Сергея Сергеевича». Прочтя это послание, Лукин аккуратно сложил листок в несколько раз и спрятал его в карман костюмных брюк. Сам факт, что она писала ему, как и просьба, почему-то его порадовали. Стараясь не анализировать собственные чувства, он все же поймал себя на том, что проснулся с согревавшим его ожиданием предстоящей встречи с Аней.

Накинув на голый торс подтяжки брюк, Лукин постоял, рассматривая себя в потрескавшемся от времени, пожелтевшем зеркале шифоньера, включил в розетку круглый динамик радиоточки. Передавали обзор новостей дня. Слушая вполуха бубнящий голос диктора, он подошел к окну, выглянул на улицу. За ночь похолодало, ветер усилился, и временами в прорывах между быстро скользящими над городом облаками проступало удивительно голубое, яркое небо. Внизу, подскакивая на булыжнике, прогрохотала полуторка, за ней, черный и блестящий, как жук, катил на дутых шинах длинный правительственный лимузин. Дав на повороте звонок, прошел трамвай. Выглянувшее на минутку солнце взыграло на его стекле веселым слепящим лучом. У входа в булочную толпился народ. Кто-то в кепке отчаянно ругался, размахивал руками, но его все равно выкинули из очереди, и, обиженный, он поплелся в сторону трамвайной остановки. Лукин посмотрел вслед лимузину, прикинул на глазок расстояние и в задумчивости покусал верхнюю губу. Диктор тем временем продолжал читать обзор новостей: