Сережик - Сергей Даниелян Страница 40

Может, меня неправильно поймут, но мое любимое место в Ленинакане – старое городское кладбище. Я считаю, что это одна из достопримечательностей города. Но недалекие горожане об этом даже не подозревают.

С этим кладбищем связаны многочисленные воспоминания – как детские, так и более зрелого возраста. Как-то моя тетка Маро рассказывала, что бабка Вардануш на кладбище проводила много времени, оплакивая своего сына Марлена, которого я никогда не видел. Она даже однажды заснула на его могиле. Ее долго ждали дома, потом вычислили, что она может быть у Марлена и, наверное, с ней что-то случилось. Маро и папа пошли ее искать на кладбище. А была уже ночь. Она там как раз проснулась и сидела на могиле с растрепанными волосами, как заблудившийся призрак. Маро говорила, что это было очень страшно, и они долго со стороны наблюдали за ней и не могли в темноте понять, она это или нет. В своем она уме или сошла с ума от горя. Оказалось, что, проснувшись, бабка Вардануш просто испугалась идти куда-то и решила остаться на месте, пока не рассветет. Но, слава богу, за ней пришли.

Настоящее имя моего дяди по отцу Марлена тоже было Сергей. Это какое-то нелепое совпадение. Помню, когда я, только научившийся читать, прочел на его могильном камне «Даниелян Сергей», решил, что людям делают могилы при жизни, и эта – моя, просто папа заранее приготовил ее для меня. Потом я увидел и могилу своего шестимесячного брата Даниеляна Сергея в Москве. Мне было как-то странно, что у меня, живого, столько забронированных могил.

В общем, по кладбищу я любил бродить всю жизнь. В детстве мы шли туда с ребятами за приключениями. А вот когда повзрослел – понял, что неспроста Шекспир придумал для принца Датского известный текст с черепом Йорика. Я даже сам как-то нашел на кладбище череп, у него не было нижней челюсти. И он меня сразу навел на эту банальную философию.

Кладбище в Ленинакане старое, там видно, кто жил в городе в девятнадцатом, в восемнадцатом веке. На туфовых надгробиях вырезалась атрибутика, характерная для специальности усопшего. Под камнями лежат останки портных, сапожников, жестянщиков… На надгробиях кроме ножниц, иголок и молотков есть и книги, перья-ручки, очки – это мастера и городская интеллигенция.

Это старое кладбище удивительно скромных горожан. Естественно, среди них и богатые люди – и тогда тоже были воры в законе, городские авторитеты, бандиты, бизнесмены. Но никому в голову не приходило заказывать монументы, безвкусные надгробия со сломанными гвоздиками, плачущими женщинами, писающими ангелочками и прочим говном.

Сразу понимаешь, что у людей были другие ценности. Я видел могилы князей, на которых стоит всего лишь хачкар. Раньше князей часто хоронили в притворе у входа в церковь, чтобы люди ходили по их надгробным плитам. Князь должен служить своим подданным даже после смерти. Это было нашим менталитетом, элементом культуры, бытом.

Сравнивая старые могилы с новыми, видишь, как люди постепенно превратились в говно. Я думаю, великому мистику с мировым именем Гурджиеву, отец которого похоронен на этом кладбище, и в голову бы не пришло делать отцу мраморный сидящий памятник или ставить его во весь рост, чтобы он возвышался, как фаллический символ, над другими могилами. В то время, наверное, это было бы чем-то вроде порнографии, которую решили показать в детском саду. Стыдно, низко, глупо. Отец самого Гурджиева лежит скромно под белой плитой, и на ней уже почти стерлись латинские буквы.

Я случайно нашел его могилу. Просто она была очень ухожена, и я спросил местную сторожиху неопределенного возраста:

– Чья это могила?

Она знала каждого мертвеца пофамильно. Глядя на эту старушку, которая ловко перепрыгивала через могильные плиты, можно было подумать, что она знала каждого усопшего не только по фамилии, но и была лично с ним знакома. Она была смуглая, вся в морщинах.

Посмотрев на меня, она важным тоном ответила, что это очень важный человек, отец очень важного человека. И за этой могилой ухаживают из-за границы. Иногда даже приезжают из-за границы и говорят на заграничном языке.

Если бы такие профессионалы сидели у нас в правительстве, мы были бы Швейцарией. Сразу стало понятно, что последователи великого мистика до сих пор приезжают на могилу его отца в Армению и поклоняются ей.

А недалеко от отца Гурджиева находится могила известного гюмрийского городского героя – Полоза Мукуча. Он был авторитетом, его уважали. Он решал вопросы, о нем до сих пор в Ленинакане слагают легенды. Он же и герой анекдотов. Его могилу сделал поэт Аветик Исаакян. Если бы на ней не было фамилии, вряд ли можно было бы понять, что там лежит человек, которого помнят уже двести лет.

Не знаю, когда мы превратились в уродов. В советское время или в постсоветское? Но это кладбище является наглядной картиной, учебным пособием: как стихи превращаются в рифму, музыка – в звуки, женщина – в вагину. Я, наверное, постарел, если это меня раздражает.

Как-то я пытался найти могилу своего прадеда Арута: он был изгнан из Карса во время геноцида в Турции и пришел с семьей в Александрополь. На поиски я взял с собой отца. Он был уже старым, и мы медленно занимались своим неблагодарным делом. Мы бродили между плитами, но так ничего и не нашли. Нам не смогла помочь даже суперпрофессионал по мертвецам – старушка неопределенного возраста. Отец признался, что когда они с другом хоронили прадеда в сорок шестом году, им было по десять лет. Они сами вырыли яму: взрослые мужики все были на фронте. И похоронили его «где-то тут». Потом с мальчишками принесли ящик из-под винограда и сделали бетонную плиту. Старушка-профессионал неопределенного возраста грязно выругалась и сказала:

– И как такая могила могла остаться через семьдесят лет?

Профессионал был прав. Мы ушли оттуда. После этого папа своим ходом на кладбище уже не приходил.