Женский приговор - Мария Воронова Страница 4

Ну что ж, усмехнулась Надежда Георгиевна и снова взяла тетрадь Козельского. Задача повышенной сложности решена не только верно, но и остроумно, нетривиальным способом. Трудно поверить, что остальных ребят посетило точно такое же внезапное озарение, не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять: все, у кого она сегодня проверила домашнее задание, списали с Козельского.

– Молодцы, ребята, всем пятерки за домашнюю работу, – сказала она, – всем, кроме Сергея. Козельский правильно решил задачи, но у него нет полей до конца тетради и помарка. Домашнее задание нужно выполнять на черновике и только потом набело переписать в тетрадь, а про поля я уже устала вам напоминать. Купили тетрадку, взяли линейку и карандаш и прочертили поля до конца. Потратили десять минут и забыли, зато потом никаких забот! Не надо посреди урока отвлекаться от объяснений учителя, искать линейку… Порядок в делах – порядок в мыслях. Поэтому, Сережа, только «четыре». Раздай тетради.

После уроков школа опустела, жизнь продолжалась только на первом и втором этаже, где занимались группы продленного дня, и в актовом зале Тереза Семеновна вела кружок бальных танцев. Надежда Георгиевна остановилась под дверью, заслушавшись звуками вальса, который аккомпаниатор Евгения Армандовна живо и с душой исполняла на школьном рояле.

Бросив взгляд вдоль просторного коридора с высоким потолком, с большими и высокими окнами, Надежда Георгиевна подумала: как хорошо, что школа располагается в старинном здании, где просторные классы, в которых кое-где еще сохранились старые послевоенные парты с черными откидными крышками и толстым деревянным основанием, а не это современное убожество из двух досок и рахитичных железных ног. Как здорово, что, поднимая головы, дети видят не унылую бетонную плиту сразу над собой, а красивый сводчатый потолок с лепниной высоко-высоко! И хоть ученикам запрещено бегать по коридорам, но слава богу, что они настолько широки, что самый корпулентный старшеклассник может промчаться на перемене из конца в конец и никого не задеть. А особенная красота – это старинный дубовый паркет, который будто дышит, будто впитывает детскую усталость и освежает воздух ароматом старого дерева. Хлопот с ним порядочно, но ни за что нельзя променять его на более удобный в эксплуатации линолеум. Когда был последний косметический ремонт, денег дали мало, и бригада попалась особенно недобросовестная, во всяком случае, принципиальной разницы между школой и тюрьмой маляры не видели, возможно, провели во второй больше времени, чем в первой, и норовили покрасить стены в грязно-оливковый цвет, Надежда Георгиевна в самый последний момент пресекла этот вандализм, заставила найти нормальную краску и сделать так, чтобы каждый этаж выглядел по-разному. Первый, административный, – сдержанный светло-голубой, второй, где начальная школа, – уютный желтовато-розовый, третий – салатовый, потому что там кабинеты естественных наук, ну а четвертый, где чистая математика, – жемчужно-серый.

Тогда ей здорово помог отец одного ученика, известный художник. Мало того что краску достал и подбирал колер, он еще предложил расписать стены на втором этаже разными сказочными персонажами или просто милыми зверьками. Первоклассникам будет приятно. Надежда Георгиевна теоретически идею одобрила, но воплотить побоялась. Все же дети приходят в школу учиться, готовиться к настоящей жизни, и должны сказки оставлять в детском саду, а здесь совсем другая наглядная агитация. Здесь малышей встречает ласковым и мудрым взглядом дедушка Ленин, и он же в виде Володи Ульянова на октябрятской звездочке. А на первом этаже весьма интересные картинки по гражданской обороне. Портреты пионеров-героев. Что скажут в РОНО, если она разбавит все это каким-нибудь Карлсоном или Винни-Пухом? Благодаря прекрасным мультфильмам персонажи эти полюбились и детям, и взрослым, стали родными, но при соответствующей оказии соответствующие люди быстро припомнят, что пришли они к нам из капстран.

Кстати, о наглядной агитации, спохватилась Надежда Георгиевна и подошла к гипсовому бюсту Сергея Мироновича Кирова, стоящему в конце коридора, и заглянула на боковой срез. Так и есть, карандашом написано слово из трех букв, и слово это не «мир».

Господи, ну чем Киров заслужил такое? – покачала головой Надежда Георгиевна и достала ластик, который носила при себе специально на этот случай. Оскорбительную надпись она впервые заметила еще в прошлом году, но устраивать по этому поводу разбирательство претило ее натуре. Во-первых, не хотелось никак связывать себя с нецензурщиной, стыдно было не только произносить такое слово, но и признаваться в том, что она его прочла. А уж соединять в одном предложении мат и вождя пролетариата и вовсе нехорошо и даже опасно. Руководство задаст вполне резонный вопрос – как она допустила такую страшную хулу в адрес Кирова? Как это школе удалось воспитать чудовище, что пишет бранные слова не только на заборах, но и на памятниках вождям! Особенно на памятнике Кирову, чье имя свято для каждого ленинградца!

Поэтому она не пыталась поймать гада, хоть сделать это было вполне реально. Достаточно организовать засаду в лаборантской, но Надежда Георгиевна не отдавала такого распоряжения: схватив преступника, пришлось бы предать его злодеяния огласке, а это могло рикошетом ударить и по школе, и конкретно по ее директору. Поэтому Надежда Георгиевна просто стирала надпись, которая на следующий же день появлялась снова в том же самом месте, будто в книгах про привидения. Оставалось только надеяться, что это занятие рано или поздно надоест неизвестному бунтарю.

Отряхнув руки, Надежда Георгиевна спустилась на первый этаж и вдруг столкнулась с Козельским, о котором уже начала забывать. Но при виде красивого лица парнишки ее кольнуло тоскливое чувство собственной неправоты.

– Надежда Георгиевна, я пролиновал тетрадь до конца! – сказал Сергей. Хорошо сказал, просто, без вызова, но разве в этом дело?

– Сергей, если ты наконец выполнил указание учителя, тут нечем хвастаться, – процедила она и отвернулась.

Можно было ответить совсем иначе. Сказать, что он умный парень, умнее многих, наверное, даже умнее ее самой и любого человека в этой школе, исключая, может быть, Василия Ивановича. Но как бы ни был человек умен, нельзя пренебрегать вещами, которые обязательны для всех, иначе это может плохо кончиться для него же самого. Спокойно объяснить, а не дать щелчок по самолюбию.

А с другой стороны, пусть привыкает! Лариса Ильинична правильно заметила – родители у Сергея действительно очень простые. Не забулдыги, но обычные работяги, некому его поддерживать, так что, если хочет чего-то добиться, пусть учится молчать и соглашаться. И унижаться.

Надежда Георгиевна загрустила. Сколько она видела на своем веку талантливых ребят, чьи дарования заглохли без поддержки! Чем больше эти дети верили, что молодым везде у нас дорога, тем больше шишек набивали, бросаясь на наглухо запертые для них двери, и в конце концов ломались.

Анька вот тоже все отбрыкивается от матери, все сама да сама, а ведь не думает, что без родительской поддержки ничего у нее не выйдет, куда бы она там ни хотела!

И все же нехорошо она поступила с Сережей. Некрасиво. Тем более что Лариса Ильинична явно ожидала от нее другого. Наверняка думала, что директор вызовет вольнодумца к себе и хорошенько пропесочит. Скорее всего, она и не успокоится, пока Надежда Георгиевна этого не сделает, будет просить и канючить, а то и настучит куда следует.