Обман - Анна Бялко Страница 4

То ли с непривычки, то ли оттого, что я замёрзла, но на меня впервые в жизни это подействовало. Стало тепло, сонно и как-то легко. Куда-то исчезли пустота и тоска, почему-то быстро кончился вечер…

А через пару недель я с удивлением заметила, что немалая часть бутылок в баре как-то почти опустела. Пожав плечами, я купила новых — чтобы не оставлять мужа без стратегических запасов. Заодно купила кое-чего и на свою долю…

Главное, я каждую минуту понимала, что это не дело. Что нельзя пить в одиночку и не закусывая, что от сладких ликёров тоже спиваются, что женский алкоголизм вообще неизлечим. Но вместе с тем другая часть меня — наверное, та, которая ещё не совсем умерла, — тоже понимала, что, если выпить всего стакан густой сладкой жидкости, вечер кончится, и пустота сожмётся в почти незаметный комок где-то в глубине, а не вокруг меня, и тишина в квартире перестанет так бить по ушам. Что если выпить ещё немного целебного настоя и лечь в постель, то, может быть, удастся быстро заснуть и не лежать часами, прислушиваясь, не вертится ли наконец ключ в двери…

И если я пыталась по старой, не вытравленной интеллигентской привычке задумываться над тем, что со мной происходит, кто виноват и что делать, то у меня получалась полная неразбериха. Выходило, что та, хорошая часть меня, которая читает книжки, любит мужа и сына, ведёт дом и варит обед, никому не нужна и поэтому умерла, а другая, которая пьёт втихаря и пытается гулять на сторону, оказывается востребованной и потому живой. Но при этом хорошая часть из своей могилы тянет её к себе, уговаривая отказаться от порока, чтобы стать хорошей и тогда тоже умереть? А что же останется у меня? Вернее, от меня? И кому нужны все эти дохлые благодати? А если не нужны, чего я за них цепляюсь? И может ли мёртвое за что-то цепляться?

В общем, я совсем запуталась. Ясно было, что надо куда-то бежать и что-то менять, но вот куда и на что… И тут ещё разразилась осень со своей хнычущей промозглой погодой, это и обычных-то людей вгоняет в депрессию…

В тот день я вышла из дому неранним серым утром. Было начало ноября, с вечера шёл дождь, с ночи подморозило, на улице было скользко, сыро и противно. Я бы и не попёрлась никуда в такую мерзоту, да и идти мне было в общем некуда, но, с одной стороны, пришла домработница, а с другой — я уже успела выпить свою утреннюю рюмку, и если остаться дома, то я не смогу остановиться, а домработница увидит, нехорошо.

И я, как приличная, сняла у себя в спальне халат, оделась и нарисовала что-то на лице, закрыла бутылку и засунула в свой шкаф с одеждой, куда домработнице лазать запрещалось. Пока совала, наткнулась там на три пустых, что настроения мне, естественно, не улучшило.

Ходить по такой погоде три часа пешком было бы безумием, поэтому я сразу направилась к машине. Выпить я успела совсем немного, езжу я аккуратно, но даже если что-нибудь и нарушу, никакому менту в голову не придёт проверять меня на алкоголь.

Моя машина единственным ярким пятном выделялась на унылом фоне ноябрьского двора. Когда Валя год назад спросил меня, какую машину я хочу, я не стала просить ни дорогущего «Мерседеса», ни навороченных итальянских и французских жестянок, а выбрала простой честный «Фольксваген-Гольф». Но, очевидно, та часть меня, которая отвечает за пороки, не могла вынести такой умеренности, и поэтому мне захотелось машину ярко-красного цвета. Вообще-то подобная гамма мне совершенно несвойственна — у меня вся одежда или чёрная, или серая, а в качестве ярких деталей я использую максимум что-нибудь темно-зелёненькое. Даже мой муж тогда удивлённо охнул. Но каприз выполнил — и теперь я рассекаю на совершенно убойной, просто глаз вырви, алой машине. И что самое смешное, мне это нравится. Особенно весело смотреть, какие лица бывают у тех, кто наблюдает, как из тормозящего с визгом вызывающе-яркого агрегата выходит изящная неяркая дама средних лет.

Верный «Гольф» радостно заурчал мотором с полоборота, я включила печку, поставила себе какую-то музычку и двинула потихоньку в сторону центра.

Мы живём возле Октябрьского поля, ехать я решила по Ленинградскому шоссе, но на выезде попала в дурацкую пробку, решила объехать, развернулась, захотела срезать, и каким-то чёртом меня вынесло на площадь Красного Балтийца, причём не в ту сторону.

Если кто знает — это жуткое место, открытая площадь, на которой пересекается несколько больших дорог, и тут никогда нельзя проехать так, чтобы попасть в нужный ряд в нужную сторону, даже если точно знаешь, куда тебе надо. А уж если выехал не с той стороны, пиши пропало. Я даже не стала сопротивляться, просто поехала, как была, и, естественно, вместо Ленинградского шоссе в сторону центра меня вынесло куда-то поперёк, и я попала в какое-то унылое место, похожее то ли на задворки овощной базы, то ли на заводской посёлок, в общем, мрак.

Я слегка запаниковала, потому что вообще плохо ориентируюсь в незнакомых местах, да ещё на машине, постаралась свернуть как можно скорее, в поисках разворота заехала в какой-то двор, он оказался сквозным, я проскочила, опять, кажется, выехала не в ту сторону, свернула зачем-то вправо, полностью потеряла ориентацию в пространстве и в результате оказалась на уже абсолютно незнакомой улице.

С неба начала сыпаться какая-то мерзость, не то дождь, не то снег, а я, естественно, забыла поставить дворники. Видимость сквозь переднее стекло грозила приблизиться к нулевой, я свернула к тротуару, приглядываясь и ища место, чтобы остановиться, и тут…

Я, конечно, смотрела вбок и не видела её, но ехала при этом медленно, и в любом случае мою машину трудно не заметить… Словом, я не знаю, как и откуда, но внезапно прямо у меня перед капотом оказалась женщина в дурацком клетчатом пальтишке, а ещё через секунду я услышала противный тупой удар. Я изо всех сил ударила по тормозу, машину, кажется, повело вбок на скользком асфальте… Наконец, я остановилась.

Первые несколько секунд я просто не могла пошевелиться от ужаса. Допрыгалась, дура! Что теперь будет?! Я её задавила!

Потом страшно захотелось уехать отсюда как можно скорее. Удрать и все! Пусть ищут — не найдут. Мало таких… Скажу Вальке, он спрячет машину, и не было ничего. Он сможет, это уж точно.

А потом я выскочила из машины и на трясущихся ногах побежала к лежащей в грязи женщине.

Она лежала на боку, вытянув одну руку и подогнув ноги. На ней действительно было дурацкое, почти детское пальтишко в красно-серую клетку и вязаная пушистая шапка-берет уныло-бордового цвета. У меня была такая в детстве, я её ненавидела и называла «возлюбленная свёкла». Рядом валялась дешёвого вида коричневая сумка. Идиотская старуха! Ну что её понесло ко мне под колёса, сидела бы себе дома по такой погоде, смотрела бы свои сериалы!

Неужели насмерть? Такого не может быть, я же ехала совсем медленно, и тормоза… Я присела над ней, потрясла за плечо. Женщина шевельнулась и застонала.

Слава Богу! Теперь все обойдётся. Не думая ни о замшевой куртке, ни о кашемировых брюках, я плюхнулась на колени в лужу рядом с ней, подняла её голову. Шапка слетела, из-под неё рассыпались светлые локоны. А она, пожалуй, не такая уж и старуха. Да и не старуха вовсе! Передо мной лежала совсем ещё молодая женщина, довольно красивая, если не брать в расчёт полосы грязи на лбу и щеке. Крови нет, ран нет, синяков вроде тоже… Что ж она, как неживая совсем?