Бред какой-то! - Шурд Кёйпер Страница 4

– Но я же просила принести нам поесть. Сбегай еще раз в кафе на пляже! В кафе!

– Аа-ав! – ответила собака и убежала.

Девчонка цапнула Дилановы кроссовки и исчезла с ними. Дверца с кустом захлопнулась. Я даже не заметила, как она выглядит. Не обратила внимания. Хотя доктор Блум велел мне приглядываться ко всему как можно пристальнее: смотреть, думать, записывать. Наблюдать, размышлять, фиксировать на бумаге, говорит он. В смысле, чтоб ушки все время были на макушке. А я сплоховала. Вообще-то, когда ты видишь на вершине дюны куст и этот куст вдруг откидывается и из-под него высовывается голова девчонки, – так вот, когда все это случается, толком ничего и не рассмотришь. Что там у нее: лицо как мяч или впалые щеки, тонкие губы, зубы как покосившиеся надгробия? Только и успеваешь подумать: ничего себе, что она тут делает? В этой норе. Обалдеть.

Неожиданно я услышала голос Дилана:

– Здесь собака не пробегала?

– Да она чуть мольберт мне не свернула, – ответил ему мужчина (ну или кто-то с мужским голосом).

Чтобы его увидеть, я подкралась поближе. Задача непростая, потому что меня могли заметить с двух сторон. Дилан и девчонка. Если вдруг подсматривала в щелочку. Но я ползла по песку, точно змея, и вот: Дилан стоит в лощине между дюнами и разговаривает с мужчиной за мольбертом. Лысым и мелким. Больше ничего сказать не могу, потому что вижу его только со спины.

Я сидела, затаившись, совсем рядом и наблюдала через кустик дюнной травы. И картину на мольберте разглядела – классная! Поначалу кажется абстрактной – три горизонтальные линии. Но присмотришься и понимаешь, что это песчаный пляж, море и небо. А по небу плывет красное облако и отражается в воде. Краска лежала классными густыми мазками. Я в этом знаю толк, потому что мой дедушка Давид был художником. Настоящим. Дилан тоже впечатлился.

– Ух ты, – сказал он, – если повесить на стену, все подумают, что это окно.

Понимаете теперь, почему я в него влюблена?

– Спасибо, – сказал художник, – этого я и добивался. Твоя собака побежала вон туда.

– Да, вижу! – ответил Дилан.

Снова пригнувшись к земле, он пошел дальше. Опять взял след.

Пожалуй, дневник – не самый удачный жанр для первой книги. В дневнике ход событиям задает действительность, «настоящая жизнь», а не автор. Художника я бы ни за что не стала выдумывать. Мне он не нужен. Будь моя воля, Дилан просто брел и брел бы по собачьим следам. Что и происходило. А художник – это бесполезный факт. Это я еще объясню попозже. Вторую книгу я выдумаю от начала до конца. Как Бог в первый день творения. Начало Библии я все-таки одолела. От Моисея я без ума.

У подножия дюны с кустом Дилан остановился. Здесь собачьи следы расходились: на север и на юг, на запад и на восток – во всех направлениях. Я проползла по противоположной стороне дюны и залегла у самой верхушки. Чтобы смотреть из-за гребня. Дилан заколебался. Внимательно огляделся и шагнул не туда, так что я… сделала самую глупую, самую дурацкую, самую нелепую штуку. Ничего тупее в своей жизни я не творила ни до, ни после. Бред, короче. Я ведь понятия не имела, к чему это приведет. Просто хотела, чтобы Дилану вернули его кроссовки. В общем, что получилось – то получилось.

Я прогавкала, как та собака. Три раза. Высоко и протяжно. Аа-ав! Аа-ав! Аа-ав! Получилось вполне похоже. Дилан обернулся и глянул вверх, я вжалась в песок и услышала шорох на другом склоне дюны. Девчонка откинула свой куст.

– Ч-ч-черт побери!

Было понятно, что разозлилась она по-настоящему, но говорила как на сцене – точно какие-нибудь министры столетней давности.

– Ч-ч-черт побери, с какой стати ты подражаешь моей собаке?

– Я ищу свои кроссовки.

Ну и кто так знакомится с девушкой?

Я не могла подсматривать как следует, оставаясь незаметной, поэтому сползла с дюны и перебралась на местечко с обзором получше. Пока ползла, слышала, как они говорили.

– Неостроумно с твоей стороны, потому что теперь ты должен умереть, – сказала девчонка. – Выбирай: пуля в лоб или перерезанная глотка? И знай: я серьезна как никогда.

Дилан ничего не ответил – явно затруднялся с выбором.

Теперь мне их снова было видно. Обстановка оказалась более серьезной, чем я думала. Девчонка с ружьем в руках целилась в Дилана, а тот, весь красный, уставился на дуло. Никогда он так не краснел.

Волосы у девчонки, черные как эбеновое дерево, длиной до плеч, совершенно спутались. Наверное, и внутри головы у нее все точно так же спуталось. Кожа на лице белая как снег, а губы красные как кровь. Белоснежка долбаная. Но еще больше она походила на бродяжку, которую я когда-то видела в старом черно-белом фильме. Такую красивую, что мне стало не по себе.

Фильмы я иногда тоже смотрю. Но только не те, что по книгам. Никаких экранизаций. Это как если бы вечером в спальню зашел папа в зеленой шапочке и сказал, что он Питер Пэн. А мама скакала бы за ним следом на деревянной лошадке, утверждая, что она Пеппи Длинныйчулок. С куском проволоки в одной косичке. Фу, тошнячка. Лучший фильм на свете – это «Крупная рыба» ^[2]. Про то, что в рассказах жизнь можно приукрашивать. Преувеличивать, чтобы стало красивее и интереснее. Люди от этого будут только счастливее. Вот о чем он. Я часто плачу, когда смотрю кино, но только от счастья. Надеюсь, по моей книге фильм не снимут.

На лице у девчонки чернели грязные разводы. Глаза пронзительные. Идеально для роли «девочки, живущей в норе в дюнах». Выходит, это выдумка, что люди с собаками всегда уроды. Совсем не всегда. Я могла закричать, броситься на нее или позвать на помощь художника, но почему-то точно знала, что она не выстрелит. И правда. Дилан постоял какое-то время, подняв руки вверх, как-то очень по-любительски, а девчонка вдруг растянулась на песке носом вниз, прямо с ружьем.

Из норы высунулись двое мальчишек лет восьми, с виду ровесники Бейтела. Перебрались через лежащую Белоснежку, держа каждый по кроссовке Дилана. Близнецы. Морды нахальные. Все в веснушках, но все равно несимпатичные. Выражались они так же выпендрежно, как и девчонка.

– Сколько ты готов за них заплатить? – спросил один из них.

Оба подняли кроссовки вверх.

– Пятьдесят евро – и ты получишь их обратно, – уточнил второй.

Дилан опустил руки.

– Вы совсем, что ли? – сказал он. – Это же мои кроссовки.

– Но теперь они принадлежат нам, – возразил первый.

– Собака принесла, – пояснил второй.

– Так она их у меня же и стырила, – сказал Дилан. – Не валяйте дурака.

Девчонка между тем села, положив ружье себе на колени.

– Стырить – все равно что получить в подарок, – сказал первый мальчишка.