1982, Жанин - Аласдар Грэй Страница 39

Именно так выглядела бы сейчас Дэнни, если бы мы поженились тогда. Дэнни, надеюсь, ты все же была беременна.

ДЭННИ, ПОЖАЛУЙСТА, ПОЖАЛУЙСТА, УМОЛЯЮ, РОДИ НАМ РЕБЕНКА, ГОСПОДИ, СДЕЛАЙ ТАК, ЧТОБЫ ОНА РОДИЛА НАМ РЕБЕНКА, ПРОШУ ТЕБЯ хренов БОГ если ты, черт возьми, СУЩЕСТВУЕШЬ, едрить твою налево ПУСТЬ ДЭННИ РОДИТ НАШЕГО МАЛЫША, ПУСТЬ стоп ДЭННИ стоп РОДИТ прошу тебя, остановись МАЛЫША, ПОЖАЛУЙСТА. ПЕРЕСТАНЬ. БИТЬСЯ. ГОЛОВОЙ. ОБ. СТЕНУ. Дэнни, продолжай жить и роди нам малыша.

Не слишком ли я расшумелся?

Прислушаемся.

Звонков не слышно. За стенкой никто не ворчит. Может, в соседней комнате никого нет, сейчас у шотландских отелей мертвый сезон. Шагов не слышно. Никто сюда не идет, вряд ли я так уж громко орал и гремел. Так, голова разбита не очень сильно. Всего-то несколько красных пятен на стене. Бровь разбита, но кровь не течет. Завтра, наверное, будет небольшой синяк. Ложись. Не выпить ли еще? Вообще-то не стоит в таком состоянии. Вспомни, что было на прошлой неделе в пабе, после того как ты побывал под мостом. Я не могу вспомнить, что было на прошлой неделе в пабе, после того как ты побывал под мостом, но уверен, что скоро вспомню. Сегодня все, что я пытаюсь забыть, упорно возвращается. Я словно распадаюсь на куски. Больше всего в этом беспомощном одиночестве я боялся вспомнить Дэнни, носящую под сердцем нашего малыша. Единственное, что мешает мне сейчас достать пилюли из кармана плаща и проглотить их с остатками виски, – это мысль о том, что кусочек меня и Дэнни в эту минуту дышит и видит солнечный свет. Но почему? Не знаю, почему. И никогда не узнаю своего сына или дочь, хотя в такой маленькой стране путешественник вроде меня наверняка должен был встретить его или ее на улице хотя бы однажды. Если только я отец этого малыша. Но вероятность высока. Дэнни ведь никак не предохранялась. Я сам об этом заботился, но только до той памятной ночи, когда я приехал в Эдинбург. Тогда я был уверен, что у нее безопасный период. Жалкий лжец. Да я просто был пьян как свинья, не в состоянии о чем-либо думать. Спустя день, или неделю, или пару недель я подумал: «Может быть, эта маленькая сучка/шлюха/дрянь поймала момент и сделала меня отцом?» И, подумав так, я решил, что это достаточно веская причина, чтобы больше не встречаться с ней. Забыть ее. До сего момента Что там было дальше – трудно представить.

(Аборт?)

Маловероятно. Во-первых, незаконно. К тому же Дэнни жутко боялась любых физических вмешательств, банальный порез на пальце приводил ее в ужас. У нее не было никого, кто мог бы посоветовать сделать аборт, найти доктора, заплатить. Но во всем остальном Служба здравоохранения вполне на высоте. При нормальном течении беременности Дэнни вовремя уложили бы в больницу и обеспечили роды в прекрасных условиях.

(Усыновление?)

Возможно. У нее не было ни родителей, ни друзей, никого, кто мог бы помочь. Я испортил ей отношения с парой ребят, с которыми она дружила в общежитии. В ней было столько любви – и никого вокруг, кому ее можно было бы отдать. Поэтому не исключено, что она хотела воспитывать ребенка сама. Но какой-нибудь языкастый социальный работник мог запросто убедить ее, что у нее нет ни средств, ни условий, чтобы быть достойной матерью. И был бы, в принципе, прав. А Дэнни была из тех, кто легко поддавался влиянию образованных авторитетных людей. Так что, возможно, ребенка все-таки усыновили.

(Самоубийство?)

Никогда об этом не думал, о нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, не плакать, я не плачу, ха-ха, со времен старого несчастного Хизлопа и этой пьяной толпы, которая пела О ЦВЕТУУЩАЯАА ШОТЛАААААНДИЯАААА, КОГДА УВИДИИИМ МЫ ТЕБЯААА СНОВАААА? Когда мы снова увидим тебя?

Дэнни была маленькая, но крепкая духом, вовсе не склонная к мыслям о самоубийстве. Вот я склонен к таким мыслям, и к бутылке меня толкает вовсе не страдание, а бешеная ярость. Суицид – это форма выражения гнева, убийство, обращенное на себя самого. А Дэнни была вообще не способна злиться. Она никогда не превращала свои страдания в драму и не вела себя вызывающе, чтобы привлечь внимание. Детские неудачи оставили в ней прочную уверенность, что гнев бессмыслен, поэтому она проглатывала свои страдания, как прилежная малышка, не выплевывала наружу и не выдавливала сквозь зубы, кусая себя за кисть. Такие страдальцы не способны наложить на себя руки. Лжец. Даже на детей иногда обрушивается больше страданий, чем они могут вынести. Отец лишь однажды говорил со мной о Первой мировой войне, но он упоминал Лес самоубийц – рощу из деревьев, на которых не было листьев и почти не было веток, где-то в безлюдных топях в районе р. Сомма, так он, кажется, сказал, хотя не исключено, что таких лесов было несколько, ведь линия фронта была довольно длинной. Когда не было никакой надежды, оставшиеся в живых солдаты уходили туда и вешались. В траншеях их ожидал враг – такой же безнадежно неподвижный, как они сами. По обе стороны были суровые огрубевшие люди, вмерзшие заживо в кошмар смерти, от которого кровь стыла в жилах и т. п. Позади их ждали стрелки, которые должны были стрелять в каждого покинувшего линию фронта и направившегося назад, а еще дальше были их матери/отцы/сестры/невесты/газеты/британская промышленность/капиталисты/ лейбористы/Церковь/закон/правительство/Королева/ Империя, которые говорили: «Вперед, парень! Это твой долг! Только ты можешь защитить нас от насилия и грабежа немецких ублюдков, лежащих в траншее напротив». Но эти парни давно уже не были крепкими. Им не хватало мужества, чтобы сунуть руки в лицо безумному учителю, бьющему их плетью, и сказать: «Еще!» Поэтому они уходили и вешались. «Им было по семнадцать-восемнадцать лет, – говорил отец, – а некоторым – по шестнадцать, их забирали на фронт, подделывая возраст в документах». После паузы он добавил: «Все мы были просто детьми».

Дэнни было семнадцать, забудь ее. Она была мужественной. В состоянии выдержать. Готов поспорить, она отдала ребенка на усыновление, а сейчас состоит в счастливом браке с каким-нибудь представителем своего социального класса. Привлекательная же была девчонка, чего уж там.

Ну, раз уж я допустил мысль о том, что мог бы стать отцом, ура! Наполним стакан. Выпьем за… себя, конечно. Какие мы хорошие, с нами никто не сравнится! А все остальные пошли к черту.

Ну и дерьмо же я.

После кое-каких новостей из Вьетнама я перестал позволять своему сознанию вникать в увиденные/услышанные/прочитанные новости. Я не говорю о жертвах Мэй Лай. [11]И не испытываю солидарности с левыми радикалами, которые подняли крик по этому незначительному поводу. Подумаешь, вывести матерей с детьми из их домов и расстрелять всех вместе и одновременно! Да это акт милосердия по сравнению с убийством пяти миллионов евреев и еще большего количества мирных поляков, русских, гомосексуалистов и цыган во время Второй мировой войны. Население Шотландии составляет немногим более пяти миллионов. Чтобы вывести всех шотландских евреев из их домов, понадобились бы долгие месяцы мучительной работы полиции и гражданских служб. Если бы армия пришла на помощь, как в случае с Мэй Лай, то процесс можно было сделать значительно более быстрым и безболезненным, но в 1939–1944 гг. армия была занята другими делами, поэтому детям пришлось преодолеть последний этап этого страшного путешествия самостоятельно, без родителей. На ступенях парижского Дворца чего-то там – выставочного зала рядом с Лувром – сотни внезапно осиротевших детей – от грудных младенцев до трех– четырехлетних – сидели/стояли/лежали/ползали/ревели/ писались в штаны, и никто не подошел помочь им, только две обезумевших француженки-чиновницы набрали номер премьер-министра (или это был президент), чтобы узнать, что им делать с этими детьми. Но премьер-министр/президент был занят. Он даже не захотел узнать, что происходит. Если бы премьер-министры получали сведения о последствиях своих декретов, они не смогли бы выполнять свои обязанности. Единственный способ остаться вменяемыми и психически здоровыми – закрывать глаза и уши, не знать. Это Муссолини, Гитлер и Сталин с удовольствием наблюдали за плодами своих злодеяний, потому что получали от этого удовольствие, но Пьер Лаваль, Джеральд Форд, Гарольд Уилсон и Маргарет Тэтчер не были садистами, они вынуждены были игнорировать насмерть перепуганных детей на ступенях важного общественного здания, молодых юношей и девушек, запертых на стадионе солдатами, которые таким образом защищали избранное правительство, брошенную жену безработного шофера, которая в холодный зимний день не знает, что выбрать – то ли купить еды, то ли заплатить за электричество, и потому покупает себе бутылку и потом успокаивает своего кричащего от голода ребенка, размозжив ему голову об стену. Я вовсе не иронизирую. Правительства могут приносить общественную пользу только за счет причинения зла конкретным людям. Скажу больше. Правительства могут приносить благо обществу, только причиняя зло этому обществу. Возможно, звучит смешно, но я вовсе не иронизирую.