Круглые кубики - Анна Мосьпанов Страница 39

После авантюры с картинами я окончательно убедилась в том, что пора браться за ум и заниматься своей профессией. Учеба в университете постепенно подходила к концу, и нужно было выкладываться по максимуму, чтобы получить хороший диплом. Почему меня в Германии потянуло в юриспруденцию, объяснить не могу.

Наверное, я, как и многие, находилась во власти стереотипов, что, мол, наиболее стабильный доход бывает у юристов и у врачей. Вопрос с медициной для меня был окончательно закрыт, да и хватало нам на семью врачей, поэтому оставалась юриспруденция.

Не могу сказать, что училась я с огромным интересом – скорее по необходимости. В какой-то момент даже втянулась и воспринимала изучение семейного и уголовного права как приятную альтернативу мытью чужих квартир и уходу за чужими стариками. Впереди маячили вполне радужные перспективы. По окончании университета я собиралась поработать несколько лет в крупной адвокатской конторе, а потом открыть свою частную практику.

Плюсы и минусы открытия собственного дела были любимой темой для обсуждения на нашем факультете. Практически все молодые люди были нацелены на собственный бизнес. Девушки… Впрочем, девушек у нас вообще было немного, а иностранок среди них – и того меньше.

Если уж быть совсем точной, то нас было всего три. Тоненькая, длинноногая сербка с удивительным именем Латинка, отличавшаяся трогательной, детской шепелявостью; болгарка Гергана – яркая, эффектная, агрессивная в своем желании достичь успеха женщина-танк и я.

Всех нас выделяло то, что мы были значительно старше большинства студентов на курсе. Ребятам было чуть за двадцать, нам же – почти тридцать. Для них мы были серьезными тетками, непонятно зачем нацепившими на себя это тяжкое ярмо с перетряхиванием пыльных фолиантов в библиотеках, с ночными бдениями над учебниками, с бесконечной необходимостью приработка. А Гергана еще и в одиночку воспитывала трехлетнюю дочь. Как ей удавалось совмещать заботу о маленьком ребенке со столь интенсивной учебой и подработкой в каком-то кафе, до сих пор остается для меня загадкой.

– Мика, скажи, зачем тебе это? – спросил меня как-то однокурсник Хольгер. – Муж у тебя доктор, когда он начнет нормально зарабатывать, денег будет достаточно, дети пойдут. Зачем, объясни мне, женщине в твоем возрасте получать образование, да еще и второе?

Словосочетание «в твоем возрасте» он произнес по слогам, с оттяжечкой, чтобы лишний раз подчеркнуть всю несуразность моего нахождения здесь.

Я начала было долго и пространно объяснять, почему решила стать юристом, но Хольгер, перебив меня, заявил:

– Получила бы рабочую специальность, или секретарскую какую, вон как Антония. Знаешь же, чем она сейчас занимается? Цифры какие-то вбивает в базы данных, бумажки заполняет. Вот и тебе нужно что-нибудь простенькое, чтобы время у семьи не отбирало. Да и вообще женщине-иностранке очень сложно будет найти место в международной юридической компании. Акцент, ошибки в языке, туда-сюда.

– Тебе просто обидно, да? – обозлилась я. Этот короткопалый, рано начавший лысеть парень раздражал меня еще с первого семестра – своей безапелляционностью, заносчивостью и неприязнью к иностранцам. Такой неудавшийся фюрер с комплексом недолюбленного ребенка. Учился он, кстати, очень средненько.

– Бесишься, Хольгер, да? Мы, три девушки-иностранки, ни разу не пересдавали ни одного экзамена, не переделывали ни одной работы. В отличие от тебя, коренного жителя этой страны, с родным немецким и всеми условиями для прекрасного обучения.

– Я?! – взвился Хольгер. – Хочешь сказать, я завидую чему-то? Да чему тут завидовать? Рано или поздно ты все равно поймешь, что юриспруденция – это не женское дело. И уйдешь в какой-нибудь пыльный офис, как Антония. Будешь письма под диктовку шефа набирать и чай подносить.

Пророчества Хольгера сбылись с точностью до наоборот. Промучившись девять семестров, он из-за неуспеваемости вынужден был оставить факультет и пошел учиться на столяра, в то время как все мы благополучно получили дипломы и стали юристами. Но это было чуть позже. А тогда мы с подругами долго обсуждали историю Антонии и сошлись в конце концов на том, что у нее все-таки не все хорошо с головой. Думала я так достаточно долго – до тех пор, пока мы с ней не познакомились поближе.

История Антонии была чем-то вроде факультетской былины, передаваемой из уст в уста.

Девочка эта была единственным залюбленным ребенком в очень обеспеченной семье. Папа – владелец собственного бизнеса, мама что-то такое делала для души – не то рисовала, не то стихи писала. Ребенку с детства прочили блестящую карьеру. Девочка была действительно очень способная, хваткая и к тому же усидчивая. Антония прекрасно училась в школе, проявляя способности как в точных, так и в гуманитарных науках, занималась дзюдо и зачем-то учила португальский. Разносторонняя девочка росла, на радость маме с папой.

Закончив гимназию, Антония захотела стать психологом, но папа не разрешил. Ну что это за профессия такая – психолог? Тесты будешь делать? Девиантное поведение подростков изучать? Или с этими, как их, странными, нетрадиционной ориентации, работать? А может, нервенных дамочек в период менопаузы из стресса выводить? Много сейчас этих психологов развелось. Психологи, терапевты, сексологи какие-то. Тунеядцы. Тунеядцы и позор. Работать надо, и все будет хорошо, а не страдать по всяким несуществующим поводам.

Строгий и авторитарный папа, хозяин крепкого семейного бизнеса, переходящего из поколения в поколение, настаивал на своем. Яркий приверженец протестантской этики, основанной на аскезе и трудолюбии, он и слышать ничего не желал о психологах, тестах, депрессиях и терапиях. Как девочка ни уговаривала, папа был непреклонен.