Холодная гора - Чарльз Фрейзер Страница 39

Инман все шел и шел; погода стояла нежаркая, небо синело над головой, и дороги были пустынны. Ему приходилось менять направление, когда он вынужден был обходить городки и заставы, но тот путь, который он находил через равнину и широко раскинувшиеся фермы, казался достаточно безопасным. По дороге он встретил несколько человек, в основном рабов. Ночи стояли теплые, освещаемые почти полной луной, которая становилась все больше и больше, пока не наступило полнолуние, а затем снова начинала уменьшаться. Ему часто попадались стога сена, и, ночуя в них, он лежал на спине, смотрел на луну и звезды, воображая, что он свободный бродяга и ничего ему не надо бояться в целом мире.

Дни, не заполненные событиями, сливались один с другим, хотя он и старался мысленно как-то различать их. Инман помнил только, что однажды он с трудом выбрал направление. Дорога сильно петляла, у поворотов не было ни указателей, ни меток на деревьях, так что ему приходилось все время спрашивать направление. Вначале он подошел к дому, построенному прямо в развилке, так близко к дороге, что крыльцо почти преграждало путь. Усталая женщина отдыхала на стуле, широко расставив ноги. Она жевала нижнюю губу, и ее взгляд, казалось, был устремлен на что-то великое и неопределенное у горизонта. Там, где подол ее юбки спускался с коленей, образовалась лужица тени.

— Это дорога на Салисбери? — спросил Инман. Женщина сидела, сложив узловатые руки со сжатыми кулаками на коленях. Стремясь, по-видимому, экономить жесты, она едва шевельнула большим пальцем правой руки в ответ. Это мог быть не более чем нервный тик. Она по-прежнему оставалась неподвижной, ничто в лице ее не дрогнуло, но Инман проследовал в указанном направлении. Позже он приблизился к седоволосому человеку, сидевшему в тени амбрового дерева. На нем был красивый жилет из желтого шелка, под которым отсутствовала рубашка; жилет был расстегнут и распахнут, так что были видны пухлые соски, свисающие как у свиноматки. Он сидел вытянув ноги и хлопал себя по бедру ладонью, как будто это была его любимая, но провинившаяся собака. Когда он отвечал Инману, его речь состояла из одних только гласных.

— Это поворот на Салисбери? — спросил Инман.

— Э-э-э-э? — отозвался мужчина.

— На Салисбери, — повторил Инман, — эта дорога?

— А-а-а-а! — подтвердил тот. Инман двинулся дальше.

Потом он приблизился к человеку, выдергивавшему в поле лук.

— Салисбери? — спросил Инман.

Тот, не произнося ни слова, вытянул руку и указал дорогу головкой лука.

Все, что Инман помнил о другом проведенном в дороге дне, — это белесое небо и страшная жара; примерно в середине дня на дорогу перед ним, подняв облачко пыли, упала ворона, которая умерла на лету; ее черный клюв был открыт, и серый язык вывалился, словно для того, чтобы попробовать землю. Потом он подошел к трем фермерским девочкам в линялых полотняных платьицах, танцевавших босиком в пыли на дороге. Они остановились, заметив его приближение, забрались на изгородь и уселись на верхнюю жердь, а на вторую поставили пятки, подняв загорелые коленки до подбородка. Они наблюдали, как он проходил мимо, но не ответили, когда он, подняв руку, произнес: «Эй».

Наконец однажды утром Инман оказался в молодом леске из тополей, листья которых уже пожелтели, хотя до осени было еще далеко. Его мысли были заняты только едой. Он неплохо проводил время, но все больше уставал, скрываясь, голодая и питаясь лишь кукурузной кашей, яблоками, хурмой и дынями. Он думал о том, как было бы прекрасно поесть мяса и хлеба. Он взвешивал, насколько будет оправдан риск, который сопряжен с добыванием такой еды, когда набрел на женщин, стирающих белье на берегу реки. Инман остановился у края леса и стал наблюдать за ними.

Женщины стояли по икры в воде, шлепая белье о гладкие камни, полоща и выкручивая его, затем развешивали на ближайших ветках для просушки. Одни разговаривали и смеялись, другие что-то негромко напевали. Чтобы не замочить подолы юбок, они пропустили их между ног и закрепили на талии поясами. Инману казалось, что они одеты в восточные штаны зуавского полка; убитые зуавы выглядели так необычно ярко и празднично, когда лежали на поле боя. Женщины, не зная, что за ними наблюдают, задрали юбки высоко на бедра, и вода, стекавшая с белья, омывала белую кожу и блестела в лучах солнца, как масло.

В какой-нибудь другой день это имело бы для Инмана свою привлекательность, но его внимание было приковано к другому: женщины принесли с собой обед — кто-то в плетеных ивовых корзинках, кто-то в узелках. Они оставили свои котомки на берегу реки. Сначала он хотел позвать их и попросить продать ему еду, но потом подумал, что они немедленно встанут в ряд, достанут камни со дна реки и отгонят его прочь. Поэтому он предпочел остаться незамеченным.

Инман спустился между деревьев и валунов к берегу. Незаметно протянув руку из-за косматого ствола большой речной березы и ощупав узелки, он выбрал самый увесистый, оставив на его месте намного больше денег, чем требовалось, так как проявление щедрости казалось ему особенно важным в этот момент.

Он продолжил свой путь по дороге, покачивая узелок за один из свободных концов. Отойдя на порядочное расстояние от реки, Инман развязал его и обнаружил там три больших куска вареной рыбы, три вареных картофелины и пару недопеченных лепешек.

Лепешки с рыбой? Что за странная кулинария? И какая бледная эта лепешка, особенно по сравнению с темным пшеничным хлебом, о котором он так мечтал.

Как бы там ни было, он ел прямо на ходу то, что нашел в узелке. Через некоторое время, когда Инман шел по пустынному отрезку дороги, он, откусив пару раз от последней картофелины, вдруг почувствовал что-то вроде зуда в затылке. Он помедлил немного и оглянулся. На приличном расстоянии от него очень быстро шел какой-то человек. Отправив в рот остатки картофелины, Инман прибавил шагу, пока не дошел до ближайшего поворота. Миновав его, он тут же свернул в лес и занял хорошую позицию для наблюдения за поваленным стволом дерева.