Птичий город за облаками - Энтони Дорр Страница 39
Птичий город за облаками - Энтони Дорр читать онлайн бесплатно
Но иногда на него накатывает тоска. Копыта Древа и Луносвета облеплены грязью, цепи лязгают, веревки стонут, спереди и сзади раздается свист, и воздух полнится жалобным мычанием измученных животных. У многих волов ярмо жесткое, а не подвижное, как дедово, и почти все они не привыкли возить такие тяжелые грузы по неровной местности. Животные калечатся ежедневно.
Каждый день Омир получает новый урок, насколько же небрежны бывают люди. Кто-то не потрудился подковать своих волов, кто-то не осматривает я́рма, и те натирают животным холку, кто-то не распрягает скотину сразу же, как караван остановился, кто-то не подпиливает волам рога, и те увечат друг друга. Все время кровь, все время жалобный рев, все время мучения.
Впереди работники строят дорогу: насыпают броды, прокладывают гати на болотистых участках. Однако через восемь дней после выхода из Эдирне караван доходит до реки, через которую нет моста. Вода высокая и бурная, на глубоких местах закручивается мутными водоворотами. Погонщики, которые подошли раньше других, предупреждают, что на дне склизкие камни, однако главный погонщик требует идти вперед.
Караван уже на середине реки, когда вол прямо перед Древом оступается. Ярмо какое-то время его удерживает, затем нога вола ломается с таким треском, что Омир ощущает этот звук грудной клеткой. Раненый вол падает, увлекая за собой напарника, всю упряжку тянет влево, и Омир чувствует, как напрягаются Древ и Луносвет. Волы впереди барахтаются в воде. Подбегает погонщик с длинным копьем, протыкает им сперва одного, затем другого, вода окрашивается кровью, кузнецы сбивают с убитых животных цепи, погонщики бегают вдоль упряжки, успокаивая волов. Обе туши цепляют веревками к лошадям и вытаскивают на берег, чтобы разделать на мясо. Кузнецы ставят на глинистом берегу горн и мехи – чинить цепи, а Омир ведет Луносвета и Древа пастись, гадая, поняли ли они увиденное.
В сумерках он чистит сперва Древа, потом Луносвета, пока те щиплют траву, обрабатывает копыта и говорит обоим волам, что не будет есть убитых животных из уважения, однако с наступлением темноты, когда запах наполняет холодный воздух и по кругу пускают миски с мясом, у него не хватает сил удержаться. Он жует, чувствуя давящую тяжесть небосвода и беспросветную растерянность.
На каждом закате волы все более понуры. Изредка Древ глядит на Омира и моргает большими влажными глазами, словно прощая его, а Луносвет по утрам с любопытством следит за бабочками или кроликом, поводит ноздрями, ловя разнообразные запахи. Однако по большей части, после того как Омир их распрягает, они щиплют траву, не поднимая головы, как будто ни на что другое у них нет сил.
Мальчик стоит рядом, по щиколотку в грязи, прячет лицо под капюшоном и смотрит, как терпеливо и кротко Луносвет поднимает и опускает ресницы. Его шкура, которая прежде была серебристой и на солнце вспыхивала маленькими радугами, теперь стала серой. Над гноящейся раной на холке вьется облако мух, и Омир понимает, что это первые весенние мухи.
Те же месяцы
Анна
Из журчащей темноты поднимается свинцовая чаша, ртуть замешивают с водой, Мария пьет. Они идут домой через снегопад, дороги не видно. Мария распрямляет плечи.
– Я могу идти сама, – говорит она. – Я прекрасно себя чувствую. – И тут же едва не попадает под телегу.
С наступлением темноты она дрожит в каморке:
– Я слышу, как они бичуют себя на улице.
Анна прислушивается. Город за окошком совершенно тих, только падает на крыши снег.
– Кто, сестра?
– Их крики так прекрасны.
Теперь Марию колотит. Анна укутывает ее во все, что у них есть, – нижнюю рубаху, шерстяную юбку, плащ, платок, одеяло. Приносит железную грелку для рук, наполненную углем, но Мария все равно трясется. Сколько Анна себя помнит, сестра была рядом. Но надолго ли это?
Над городом небо преображается с каждым часом: пурпурное, серебряное, золотое, черное. Сыплет снежная крупа, потом мокрый снег, потом град. Вдова Феодора заглядывает в щелочку ставней и бормочет стих из Евангелия от Матфея: «Тогда явится знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные». В кухне кухарка Хриса говорит, что, раз настали последние времена, можно хотя бы прикончить запасы вина.
На улицах судачат то о странной погоде, то о числах. Некоторые утверждают, что прямо сейчас султан ведет из Эдирне двадцатитысячную армию. Другие возражают: мол, у султана почти сто тысяч воинов. Сколько защитников сможет выставить умирающий город? Восемь тысяч? Кто-то замечает, что ближе к четырем тысячам, из которых лишь три сотни знают, как натянуть арбалет.
Шесть лиг стены со стороны моря, три лиги сухопутных стен, сто девяносто две башни – как четырем тысячам человек их оборонять?
Императорская стража изымает оружие, чтобы раздать его защитникам, но во дворе перед воротами Святой Феофании Анна видит воина рядом с жалкой кучкой ржавых клинков. То она слышит, что молодой султан говорит на семи языках и читает древние стихи, прилежно изучает астрономию и геометрию, милостив к подданным и терпим ко всем верам. Через час ей говорят, что он кровожадный демон, что при вступлении на престол он приказал утопить своего младенца-брата, а затем отрубил голову тому, кому это поручил.
Вдова Феодора запрещает вышивальщицам говорить о надвигающейся угрозе. Им можно только обсуждать иголки, стежки да славить Бога. Обмотать проволоку крашеной ниткой, сложить обмотанные проволочки по три, сделать стежок, перевернуть пяльцы. Как-то утром вдова Феодора очень торжественно награждает Марию за прилежание: поручает ей вышить двенадцать птиц, по числу апостолов, на зеленом аксамитовом оплечье, которое пришьют к епископскому облачению. Мария дрожащими пальцами берется за работу, шепчет молитву, вставляя в пяльцы зеленый шелк и продевая нитку в иголку. Анна смотрит и удивляется: в день какого святого епископы наденут парчовые облачения, если наступает конец света?
Снег падает, смерзается, тает, и город затягивает ледяным туманом. Анна спешит в порт и находит Гимерия – он трясется от холода рядом со своей лодочкой. Уключины и весла обледенели, лед блестит в складках его рукавов и на якорных канатах немногих купеческих судов, еще стоящих в порту. Гимерий ставит на дно лодки жаровню, зажигает уголь и обходит на веслах рыбачьи сети. Анна меланхолично любуется, как искры взмывают в туман и тают позади лодки. Гимерий вытаскивает из-за пазухи связку сушеного инжира, жаровенка теплится у их ног, словно радостная теплая тайна, припрятанный для особого праздника горшок с медом. Они едят, с лежащих весел капает вода, и Гимерий поет рыбачью песню про русалку, у которой груди размером с ягнят, вода плещет о борт, а потом Гимерий, посерьезнев, рассказывает, что вроде бы перед нападением сарацин на город генуэзские капитаны вывезут всех, кто сможет достаточно им заплатить.
– Ты сбежишь с ними?
– Меня посадят на весла. Грести посменно день и ночь, по пояс в собственных ссаках? Когда двадцать сарацинских галер пытаются протаранить тебя или поджечь?
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments