Мгновения Амелии - Эшли Шумахер Страница 39

– Не против? – спрашивает он, снова обращая взор на стену за моей спиной, но все же изредка поглядывает на меня.

– Не против, – отвечаю я.

И это очень далеко от правды. Уж слишком это нейтральная фраза, которая не описывает сочетание восторга и вины, текущее по моим венам. Я не ответила на вопрос Нолана. Не знаю, какой финал нас ждет, но отчетливо различаю тиканье бомбы в виде моего возвращения домой и следующей за ней шрапнели, пронзающей моего нового друга.

Я напрягаю слух, чтобы разобрать доносящийся из-за китовых туш голос Дженны, из далекого края, в котором смерть – это всего лишь воспоминание, а прошлое – утерянная история. Однако вокруг тишина.

– Она появилась из ниоткуда, – продолжает Нолан, большим пальцем поглаживая тыльную сторону моей ладони. – Я не заметил, как она подошла; просто неожиданно появилась, положила руку на мое плечо. Подвела меня к окну, представилась и начала показывать фотографии на телефоне. Сначала мне это показалось глупым, но она описывала каждый снимок, и у меня не оставалось выбора, только слушать и успокаиваться.

Все вернулось на круги своя – Дженна, ее чертовы планы.

«Видишь?» – проскальзывает между нами ее ехидный, всезнающий голос.

В голове кружатся сказанные Ноланом этой ночью слова.

«Я сделаю одну вещь, которую недавно проделали на мне. Сядь».

Это уже чересчур, чересчур, чересчур.

Нолан начинает быстро выводить нервные круги на моей ладони.

– Она показала мне фото семьи, школьных дискотек, посещенных книжных магазинов, – рассказывает он. – Амелия, она показала мне кучу снимков, но один из них задержался в моей памяти – твое изображение.

Я тихо рыдаю. У меня не возникает желания хватать ртом воздух или разрывать напополам книги, потому что даже горечь слез не может перебить их сладость. Когда у эмоций стали появляться собственные эмоции? Как мне остановить этот процесс?

– Мое? – изумляюсь я и пытаюсь отвлечься от навалившейся информации.

На этот раз парень молчит слишком долго. Мне приходится поднять на него взгляд, чтобы понять, слышал ли он вообще меня. Он смотрит в мои глаза прямо, а не исподтишка или настороженно. Я неожиданно осознаю, что в день моего приезда он так много пялился на меня, потому что узнал. По крайней мере, в лицо, но он знал меня и, наверное, был так же шокирован увидеть меня, как и я его.

Ох, Дженна. Что еще ты придумала?

– Ты читала мою первую книгу, – поясняет Нолан, не прерывая зрительный контакт. Он шепчет так тихо, что я наклоняюсь ближе, чтобы расслышать каждое слово сквозь грохот сердца в ушах. – Ты с надетыми наушниками съежилась на стуле в библиотеке. Казалось, совершенно не замечаешь ничего вокруг.

– Наверное, так и было, – выдыхаю я. Кажется, будто мой голос доносится из далекой пещеры и только эхом отзывается в ушах. – Никогда не видела этот снимок. Даже не знала, что она сфотографировала меня.

Из Нолана льется поток предложений, словно он не в силах остановиться. Видимо, он тоже пытается понять, насколько разноплановы и необыкновенны его эмоции и что очищение души иногда возможно только через лавину слов.

– Снимок появился на экране телефона, и я попросил ее прекратить листать. Твое лицо… не знаю. Твое лицо выглядело умиротворенным, но в то же время… – Он замолкает, в поисках спрятанных слов переводя взгляд на ковер. – Даже не двигаясь, ты выглядела полной жизни. Тогда я начал гордиться «Хрониками». И захотел написать что-то еще, отчего бы ты выглядела так же.

Сердце, переполненное Дженной, Н. Е. Эндсли, «Орманскими хрониками» и Ноланом, сейчас вырвется из груди.

– Что она сказал? – задаю вопрос, но решаю переформулировать его из-за неточности. – Каким образом она помогла тебе?

Нолан поднимает на меня блестящие глаза, и создается впечатление, что в параллельной вселенной он плачет.

– Она сказала, что я могу самостоятельно принимать решения, правильные или неправильные. Что, возможно, причина моего волнения неподвластна мне, но не моя реакция на нее. И она не расспрашивала о подробностях. Она просто… помогла. – Он выдыхает, и теперь помимо воздуха выходят другие эмоции. – Я часто думал об этом, – продолжает он. – И на меня повлияли не ее слова, а действия. С помощью снимков она показала, что планета не перестанет вращаться, не важно, есть я на ней или нет. Что у других людей есть собственная жизнь, которая никак не связана с людьми из моей жизни. И что написанное мной было важным для девушки из техасской библиотеки. Моя книга осветила ее изнутри и наделила серьезностью, которая проявлялась без каких-либо движений. – Нолан затихает, запыхавшись от бурного признания. Я сохраняю спокойствие, предоставляя ему возможность заполнить тишину. – Она сказала, что в первую очередь мне стоит позаботиться о себе, – говорит он. – Что я должен представить этому миру свое лучшее произведение, которое он будет ждать с жадностью и нетерпением. Однако, мои читатели, включая тебя, будут ждать завершения «Орманских хроник». Мне нужно подготовиться, а мир подождет.

– Боже, – шепчу я, – всего за пару минут она столько тебе наговорила?

Он заходится смехом и отвечает:

– Да. Она быстро ушла. Сказала, что должна идти, потому что скоро вернется девушка с фотографии. Так и сказала: «Если не уйду сейчас, Амелия нас найдет». Я спросил, Амелия ли на фото, и она подтвердила. Рассказала мне о твоей любви к моим книгам и яростной настойчивости, которой нет ни у кого больше. Дженна объявила, что ей нужно идти, ведь если ты обнаружишь нас, то настоишь на том, чтобы стать лучшими друзьями. «Но, Нолан, при всем уважении, тебе нужно принять кое-какие решения», – заявила она напоследок.

– Наверное, она была права, – произношу я, вытирая слезы со щек. – Ты бы возненавидел меня.

– Наверное, – соглашается Нолан. Я бросаю на него взгляд, замечаю печальную улыбку и восторгаюсь, что в теле сурового писателя живет парень, прячущийся в писательской крепости на креслах-мешках.

Про себя пытаюсь разобраться в смысле, вытекающем из рассказа, складываю пазл событий, которые произошли после смерти Дженны, составляю новый план на будущее, который подскажет, куда мне двигаться.

Неожиданно звонит мой телефон. Даже не глядя на экран, я знаю, что это Марк и у него обеденный перерыв. С самого приезда сюда я не разговаривала с Уильямсами, только отправила одно сообщение: «Я есть, я живу, я существую».

– Мне нужно ответить, – объявляю Нолану и встаю с мешка. После долгого сидения джинсы прилипают к ногам. – Прости. Выйду на свежий воздух.

– Я буду здесь, – обещает парень.

Я окидываю его беглым взглядом: лицо ничего не выражает, но вот тон подразумевает нечто большее, чем нахождение здесь, в лодочной станции.

Закрывая за собой входную дверь, я отвечаю на звонок.

– Привет, Марк. Простите, что не звонила.