Тревожная осень - Андрей Дымов Страница 37

Он дал себе слово: если судьба заставит покинуть родину (а дело тогда шло к этому), он напишет книгу о ночной поездке по городу, каждая улица и дом которого являлись частью его жизни. И если, прочитав книгу, хотя бы одна семья не совершит ошибку, он сделал доброе дело (отъезд из страны, в которой родился, в чуждый анклав Дымов считал ошибкой).

И вот они с Ванечкой ехали по Ленинграду, снова переименованному в Санкт– Петербург, который оставался таким же прекрасным, как прежде. Ехали примерно той же дорогой, которой пятнадцать лет назад он вез в аэропорт своих друзей.

Как же прекрасен был его город ранним октябрьским вечером! Вот любимая Петроградская сторона. Здесь он родился и прожил восемнадцать лет, которые должны были стать самыми прекрасными в жизни. Вот его школа, из которой российский капитализм сделал не то большой магазин, не то маленький бизнес-центр. А вот рядом со школой дом, где в детстве жила его Вера. Они познакомились во втором классе во время урока. В класс вошла завуч, за ней – светловолосая большеглазая девочка и высокий седой полковник-артиллерист, как выяснилось, отец новенькой.

– Вот новый член вашего коллектива – Вера Комякова. Прошу любить и жаловать, – сказала учительница. – Вас будут принимать в пионеры только месяца через три, а Вера – уже пионерка. Так что вы должны на нее равняться.

Равняться на нового члена коллектива Андрюше не хотелось – уж больно Верка гордилась тем, что уже состоит в пионерской организации, и подчеркивала свое превосходство. В результате отношения между ними не заладились. Почти каждый день после школы, вдали от строгих учительских глаз, Андрей бежал за Веркой по улице и кидался в нее своим портфелем. У него было преимущество в силе, помноженной на вес портфеля, у нее – быстрота длинных стройных ног. Поэтому, как правило, портфель не достигал Веркиной спины и со смачным звуком падал на тротуар, а девочка скрывалась в дверях своей парадной. Преследовать ее Андрей боялся и ограничивался выкрикиванием угроз, касавшихся завтрашнего дня.

А вот Стрелка Васильевского острова, где чуть больше года назад они с женой проспали в машине всю ночь, карауля младшую, которая праздновала выпускной. Старшая дочь выслала к ним подкрепление – своего мужа, и утром все трое получили от выпускницы на орехи за чрезмерную опеку. Как выяснилось, аттестат зрелости, лежавший в маминой сумке на хранении (к тому же в паре с золотой медалью), придал младшенькой ощущение взрослости и самостоятельности. Суровая отповедь была прочитана Ниной без оглядки на ученые степени мужской части отряда.

Вот выехали на Дворцовый мост. Как-то раз, лет тридцать назад, Андрей Семенович засиделся у девушки на Васильевском острове. Они встречались больше года, и тогда еще младший научный сотрудник Андрей (без всякого Семеновича) чувствовал, что созревает для женитьбы. Но девушка чем-то обидела его и в половине второго ночи предложила отправиться к маме, чтобы та не волновалась из-за отсутствия сына.

Это было жестоко, так как путь домой преграждала Нева, и нужно было переплывать реку либо гулять до утра около одного из разведенных мостов, а лето в тот год выдалось холодное. И, всласть налюбовавшись белыми ночами возле разомкнутой дуги Дворцового моста и замерзнув до полусмерти, Андрей все-таки решил, что жениться ему рановато. Особенно с учетом явно садистских наклонностей потенциальной избранницы.

Через два дня девушка осознала свою неправоту. Она ждала Андрея после работы у института, каялась в своем проступке и приглашала домой, обещая угостить редкими в то время молдавскими фруктами и хорошим вином. Но Андрей был непреклонен. Года четыре назад, случайно встретив бывшую подругу на улице, Дымов понял, что он, без сомнения, ее должник. И в благодарность за ту ночь, когда она резко исключила любую возможность создания с ним новой ячейки общества, обязан до гробовой доски поить ее водкой (судя по лицу некогда любимой женщины, в последние годы это был самый употребляемый ею напиток) или хотя бы послать роскошный букет цветов. Однако, боясь поселить в ее душе несбыточные надежды, Андрей Семенович не стал покупать ни того ни другого. Он просто вытащил из бумажника несколько купюр и отдал своей бывшей пассии. Судя по выражению собачьей благодарности, появившемуся в ее глазах, он поступил правильно. Как говаривал герой Ильфа и Петрова, «судьба играет человеком, а человек играет на трубе».

А вот и Невский, 5, где располагался известный на весь город магазин контурных карт, который Андрей, как все ленинградские дети, посещал каждый сентябрь в течение одиннадцати лет. Но что с ним сделали? Вспомнилась песня Высоцкого: «Клуб на улице Нагорной // стал общественной уборной. // Наш родной Центральный рынок // стал похож на грязный склад. // Искаженный микропленкой, // ГУМ стал маленькой избенкой. // И уж вспомнить неприлично, // чем предстал театр МХАТ».

Казанский собор – еще одно памятное для него место. После окончания университета, вручения дипломов и торжественного ужина с танцами курсовое сообщество разбрелось кто куда и кто с кем. А он с тогдашней своей курсовой любовью, Ириной, отправился гулять по Невскому. Проходя мимо Казанского собора, они начали спорить, какой памятник – Кутузову, а какой – Барклаю де Толли. Слева или справа? Но что за спор без интереса? Нужно спорить на что-то, а на что мог поспорить нищий студент? И, щадя самолюбие Андрея, Ирина предложила поспорить на пятьдесят поцелуев. Только в пылу дискуссии они забыли договориться, относительно чего будет «лево» и «право». Вступили в спор, не определив его предмет. В конце концов они начали целоваться просто так. Первые пятьдесят поцелуев перед памятником Кутузову, а следующие пятьдесят – перед памятником Барклаю де Толли. Потом оба забыли о подсчетах и обо всем на свете, целовались как ненормальные. В охватившем любовном исступлении они пытались растворить горечь скорого прощания: Ирина собиралась замуж.

Тогда, в 1970-х, если судить по сегодняшним меркам, все были нищими. Но уровень нищеты был разный. В начале карьеры Андрею светила «огромная» зарплата аж в 98 рублей в месяц, а суммарная пенсия по инвалидности матери и сестры составляла около 90 рублей. Поэтому стать мужчиной, с которым такая женщина, как Ирина, была бы «за мужем», он не мог. Она говорила Андрею, что они могли бы принимать финансовую помощь ее родителей – пока он сам не встанет на ноги. Но жить на чужие деньги, пусть даже временно, он не хотел.

В общем, они поругались и перестали встречаться. А через месяц Иринина подруга Люська то ли по глупости, то ли намеренно проболталась: «Твоя девушка случайно познакомилась с подполковником». И не просто с подполковником, а с таким, который четыре года отслужил то ли в Египте, то ли в Сирии, так что у него полный карман чеков Внешпосылторга. Ему тридцать восемь лет, он холост и до безумия влюблен в Ирину. Вроде предлагает ей сыграть свадьбу. Причем Ирка уже показала его своим ленинградским теткам (родители девушки жили в Петрозаводске), а те сказали, что их племянница наконец привела в дом настоящего мужчину.

«А не какого-то голодранца-отличника», – подумал про себя Андрей.

– Что ж, Люся, передай Ире, что я искренне рад за нее. Она поступила разумно.