Бродяга. Воскрешение - Заур Зугумов Страница 37

Ужин по случаю дня рождения брата и сестры проходил в том же дорогом элитном ресторане. Близился час премьеры, а потому незадолго до того мы покинули один храм, чтобы перекочевать в другой. Конечно же, мне приходилось бывать как «по работе», так и ради собственного удовольствия в разных театрах разных городов нашей необъятной страны, так что меня здесь уже трудно было чем-то удивить, но вот публика… Здесь она была абсолютно другой, и потому мое внимание было приковано именно к ней. Изысканность манер и утонченность вкуса чувствовались буквально во всем, но было и еще что-то. Раскованность и раскрепощенность — вот что было в избытке у этой публики и чего так явно не хватало нашей. Такие характерные особенности поведения людей мог заметить лишь человек, прибывший из «передовой страны развитого социализма», и он обязательно должен быть либо театралом, либо вором-гастролером.

Да, я правильно заметил, именно раскованность и раскрепощенность чувствовались у этих людей буквально во всем. Это и немудрено — ведь им не нужно бояться ЧК и того, что на следующий день их спросят в одной из «контор», с каких доходов приобретена та или иная драгоценность, которая красовалась вчера на груди или в ушах их благоверных дам?

Но как раз таки эти две характерные особенности высшего театрального света Гамбурга и подтолкнули меня к тому, что я задумал. Ну да ладно, все по порядку. Говорить о том, что фойе театра, помимо красот интерьера времен прусских королей, еще и блистало от присутствия здесь прекрасных дам и украшений, пожалуй, излишне. Казалось, что счастливы здесь были все. Мило улыбаясь и раскланиваясь друг с другом, они прохаживались парами по зеркальному паркету огромного вестибюля, а на их счастливых лицах было написано умиротворение.

Но я решил нарушить их покой. В тот день, когда мои друзья наслаждались Чайковским, я был поглощен собственными мыслями. Впервые за этот вечер я пожалел, что пришел не один. Как хорошо здесь можно было «откупиться», а главное, легавые — их здесь не было вовсе! А что им здесь было делать? Ведь это был театр, а не полицейский участок, в отличие от наших мусоров, для которых и то и другое являлось лишь объектами для слежки.

В антракте я заметил средних лет мужчину приятной наружности, с манерами женского угодника и светского льва, который пытался галантно ухаживать за одной неказистой и дородной дамой. Такой контраст не мог не привлечь моего внимания, и я не в кипеш стал наблюдать за этой парой. К началу второго акта у меня уже сложилось определенное мнение на их счет. В тот момент дали третий звонок, и я специально рассчитал так, чтобы мы с Ларисой вошли в амфитеатр сразу за этой парой.

Мои последние сомнения исчезли в тот момент, когда я услышал речь кавалера. Наряду с самыми галантными комплиментами на немецком в его речи проскользнула одна очень знакомая мне с детства реплика.

Сомнений быть не могло: это был еврей по национальности, марвихер по масти, а самое главное, корни у него были русскими — за это я мог ручаться головой.

Он обладал счастливой наружностью, неотразимой для женщин и неприятной для всех мужчин. Черные волнистые волосы бросали тень на гладкий загорелый лоб, а ровные, широкие, словно нарисованные, брови придавали томность и глубину карим глазам с голубоватыми белками. Что касалось женщины, то она была обыкновенной жертвой.

Марвихеры — давно забытая воровская масть в России конца ХIХ века. Они обычно специализировались на очень богатых «клиентах», были недурны собой, одевались с определенным шиком, владели иностранными языками и тонко разбирались в людской психологии. Как правило, они присматривались к постоялицам гостиниц и посетительницам дорогих ресторанов и театров. В матушке-России эта «специальность» давно уже вымерла, и лишь только Москва и Питер могли еще как-то похвастаться верностью воровским традициям глубокой старины.

За все мое двухнедельное пребывание в Германии это был первый человек из преступного мира, которому я был в какой-то степени рад. Видимо, оттого, что нас многое роднило. За исключением, впрочем, одного: я не имел ни малейшего пристрастия к тому, чтобы влюблять в себя и обирать состоятельных дам. И теперь, слушая чудесную музыку, я уже строил воровские планы на ближайшее будущее, которое не заставило себя ждать.