Мгновения Амелии - Эшли Шумахер Страница 37

– Расскажет кому-нибудь – спущу на нее Уолли.

– Такая участь хуже смерти, – невозмутимо замечаю я.

Я чувствую, как по невидимой нити пробегают пузырьки удовлетворения. Сегодня она похожа на пряжу, а не на бечевку. Податливая, но сильная. Я пробегаюсь кончиками пальцев по колену Нолана, и все мое тело наполняется теплом от робкого прикосновения.

Валери смотрит на нас с выражением материнской нежности на лице.

– Что же, тогда идите, – отзывается она. – И, ради бога, расчешитесь. Выглядите так, будто спали на полу в книжном магазине.

Сначала мы идем в крепость. Чтобы я все-таки поверила, что Ормания не находится в лодочной станции, Нолану приходится повторить это три раза. Мы проходим сквозь залитый дождем Локбрук к открытым воротам, подпертым камнями, с нами, конечно же, увязался Уолли.

Нолан шагает, опустив низко голову и спрятав руки в карманы толстовки, будто пытается уменьшиться до размеров, когда станет абсолютно невидимым.

По крохотным магазинам бродят локбрукцы и туристы с броскими хозяйственными и пляжными сумками. На тротуаре перед старомодным кафе-мороженым сидят детишки в купальных костюмах и шлепках, облизывая ярко-розовые капли, скатывающиеся по рожкам. С верхушки холма я замечаю группу парней на выступе, который ведет к маяку, они толкаются и борются друг с другом, словно щенки.

Безрассудно смелые взрослые ныряют под крупные волны, оставшиеся после вчерашнего урагана.

– Все хорошо? – спрашиваю я, когда Нолан резко поворачивает ко мне голову. Мимо нас по узкой тропинке проходит несколько девушек нашего возраста.

– Нормально, – бормочет он, а я решаю не давить.

Когда мы добираемся до частного пляжа, на котором расположена крепость, Нолан испускает то ли вздох, то ли вскрик и отирает рукой лицо.

– Ненавижу, – признается он.

– Ненавидишь что?

– Ходить по городу. Всегда боюсь, что какой-нибудь турист узнает меня и напишет об этом в интернете, вот и придет конец моему уединению.

– В Нью-Йорке же было хуже? – уточняю я.

– Намного. Поэтому я и решил вернуться сюда, – указывает он на крепость.

Нолан открывает дверь, звякая ключами, и отряхивает обувь от песка.

Кресла-мешки стоят в том же положении, в котором их вчера оставили.

Я сажусь, предполагая, что Нолан последует моему примеру, но он направляется к письменному столу. Уолли радостно прыгает и устраивается у меня на коленях, своей громадной пушистой тушей заслоняя все вокруг. Я слышу, как Нолан открывает ящик, шуршат бумаги и брякают ручки.

Когда он усаживается на мешок, Уолли с великой радостью покидает мои колени. Парень настолько поглощен принесенными блокнотами на пружинах, что даже не замечает, как пес стягивает с его головы шапку. Он пролистывает страницы и передает мне обыкновенный блокнот в красную линейку и несколько черных ручек. Видимо, вот и ответ на вопрос о дорогостоящей коллекции ежедневников и ручек.

– Умеешь рисовать? – интересуется Нолан.

– Нет, – отвечаю я, – только схематично изображать человечка.

– Неплохо, – по-деловому перебивает он, пальцем указывая на мой блокнот. – Схематично набросай себя тринадцатилетнюю и меня тринадцатилетнего.

– Что? Ты на год старше меня.

Нолан закатывает глаза.

– Ладно. Нарисуй себя двенадцатилетнюю и меня тринадцатилетнего.

– Но зачем?

– Для проекта. Друзья же делают проекты вместе, да?

Смущенная использованием слова «друзья», я спрашиваю:

– А ты что будешь рисовать?

– Я… – Нолан театрально замолкает, – я буду писать.

– Писать что?

Он поднимает с пола шапку и с легким пафосом надевает ее на голову.

– Мы будем создавать беллетризованную биографию Нолана и Амелии. Мы же начали с середины, помнишь? Нужно заполнить начало.

В одно мгновение возвращается нелепый парень из орманской комнаты, с раскладушкой и читающий расстроенным девушкам перед сном, и прячет в багажник машины встревоженного знаменитого писателя, боящегося быть узнанным. Я практически вижу мальчика, который вообразил Орманию, выглядывающую из темноты слишком грустной и слишком счастливой музыки.

Пока я вывожу фигурки, веселящиеся на лугах с плохо нарисованными цветами и плавающие в неряшливом квадрате с надписью «общественный бассейн», Нолан задает мне вопросы и записывает ответы в свой блокнот.

– Наш любимый фильм? – спрашивает он.

– Не знаю. Какие тебе фильмы нравились в детстве?

– Амелия, его нужно выдумать. Все выдумано. Так что фильм мы должны придумать, – говорит он так, будто это самая очевидная идея на свете – выдуманная деталь к нашей выдуманной жизни.

– «Единороги классные, а оборотни ужасные»? – предлагаю я и ощущаю себя дурочкой.

Нолан замирает.

– Отлично. Какой сюжет?

– Единороги правят миром, а оборотни с ядовитой слюной пытаются разрушить его.

Видимо, мне удается попасть в его мысль, потому что Нолан принимается писать.

– Анимированный?

Я пристально смотрю на него поверх блокнота и отчаянно желаю уметь вздергивать бровь, как это делает он.

– Нет, Нолан. Живая игра, настоящие единороги и оборотни, – спокойно произношу я.

Он безрезультатно бросает в меня ручку, потому что она отскакивает от моего плеча.

– Мог бы быть дрянным малобюджетным фильмом с живой игрой и животными, созданными компьютерной графикой, – возражает он. – Ты покупаешь сладости в кинотеатре?

– Протаскиваю их в сумке, – признаюсь я. – А ты?

– Попкорн, пропитанный маслом.

– Гадость, – заявляю я и бросаю в него цветной карандаш.

Нолан одаривает меня грустным взглядом и, качая головой, записывает что-то в блокнот.

– Что ты пишешь?

– Что у тебя нет способности к кулинарному наслаждению, также ты проявляешь признаки насильственного поведения. К сожалению.

– Если под насильственным поведением ты понимаешь ответный удар, то я не против, – смеюсь я.

Так мы проводим вторую половину дня: создаем беззаботное детство для двух выдуманных персонажей, которые, так уж вышло, носят наши имена. Нолану удается выведать факты из моей реальной жизни, которые он переносит на выдуманную героиню. Например, имена моих родителей, как выглядит дом, в котором я выросла, и кое-какие не слишком радостные воспоминания из детства. Только вот я о нем практически ничего не узнаю. Он любит жевать попкорн в кинотеатре, когда пишет, наслаждается прослушиванием классической музыки и обожает гулять.