Общество мертвых пилотов - Николай Горнов Страница 36

Гриша посмотрел на далекие кварталы в стороне залива и поежился. Ветерок стал уже слишком свежим. Пришлось опять натянуть на себя рубашку. Благо она успела просохнуть…

– А ну-ка, фулиганье, быстро слазьте! – долетел снизу отчаянный крик.

– Кто это там у нас буянит? – Василий поболтал ногами в воздухе и протер очки краем растянутой футболки. – Ну вот, так и знал. Марьванна. Собственной персоной. Идейный борец за свободу всех индейцев и лично товарища Леонарда Пелтиера.

Гриша осторожно посмотрел вниз и увидел женщину, которая полчаса назад выносила ведро с мусором. Теперь она стояла под глухой стеной, задрав голову вверх, щурилась от солнца и грозила им своим микроскопическим кулачком.

– Вот только посмейте мне там нафулюганить, так я милицию вызову! – продолжала бушевать Марьванна. – Привадились! Тюрьма по вам плачет, проклятущие!

– А вот обзываться нехорошо, – прокомментировал Василий. – Ты не думай, Гриша, она тоже была когда-то интеллигентным человеком. И даже детей учила в школе добру и справедливости. А теперь, как видишь, стала бросаться на людей без всякого повода. Мы ведь никому не мешаем, так зачем же она кричит на весь двор? Как думаешь, не отстанет?

– Не отстанет. Придется переползать на соседнюю крышу.

– Оттуда вид не такой интересный, – грустно сказал Василий. – Но ты прав, мой бледнолицый брат, Марьванна нам не оставила выбора. Эта гордая женщина не успокоится, пока не увидит наши прокопченные черепа нанизанными на кол…

Они перелезли через высокий выступ брандмауэра, отошли подальше от края и растянулись на горячих листах волнистого шифера. Василий снял очки и сунул их в карман штанов.

– Эх, люблю, когда жарко, – сказал он, лениво жмурясь на солнце. – Жаль, что в Питере такая погода бывает не часто.

– Да, – согласился Беляков. – А как там вообще, в Питере? Давненько я в Питере не бывал…

– В Питере-то? По-разному в Питере… – Василий поморщился. – Всю прошлую неделю было холодно. А позапрошлую – очень холодно. А прямо сейчас за моим окном висит какая-то белая муть…

– Так ты можешь прямо сейчас в свое окно посмотреть?

– Отчего не могу? Я как глаза закрываю, так сразу свою комнату и вижу. Слева у меня кресло стоит, в углу – диван. На нем я сейчас лежу. А напротив – окно с занавеской. Для меня в астрал выйти – это, понимаешь, как подремать после обеда.

– Ты и тело свое можешь чувствовать? – не поверил Беляков.

– Конечно. Встать не смогу, будет тяжело, но пальцами рук, если напрягусь, пошевелю. Вот, сейчас я большим пальцем пошевелил. А что?

Гриша представил как он лежит сейчас в коконе высотного костюма, плотно утрамбованный в кресло управления боевой машины, которая, в свою очередь, замурована в железобетонной ячейке Пилотажной зоны на глубине примерно тридцати трех метров, над головой у него железобетонный купол, а еще выше – очень много земли пополам с железобетоном, и стало ему как-то грустно…

– Заснул что ли? – Василий толкнул его в бок и подпер голову рукой.

– А я могу стать Адептом? – неожиданно для себя спросил Гриша.

– Плевое дело, мой бледнолицый брат. Найти себе учителя, пройди Обучение, потом выдержи обряд Посвящения…

– А у меня точно получится?

– Шли сорок мышей, несли сорок грошей, две мыши поплоше несли по два гроша… – Василий рассмеялся. – Не знаю. Чес-сс слово, не знаю. Кому-то с рождения такие дела легко удаются, а кому-то и целой жизни для подготовки к Посвящению не хватает.

– Но попробовать-то я могу?

– Приезжай ко мне в гости и попробуешь. Сам же говорил, что по Питеру соскучился…

Судя по солнцу, время приближалось к полудню. Шифер стал в отдельных местах горячим как сковорода. Время функционирования Гришиного фантома заканчивалось. Скоро его начнет «плющить».

– Так и не научился дуриков лепить? – лениво поинтересовался Василий, словно прочел Гришины мысли. – Ну, тогда поторопись. Если что, звони, пиши. И спускайся осторожно. Крысе в лапы не угоди. Если покусает, то придется уколы от бешенства ставить…

Но Марьванна на Гришино счастье куда-то запропастилась. Повезло ему и на остановке. Буквально сразу подъехал полупустой трамвай. Гриша выбрал уютное место в конце вагона, где меньше всего сквозило, и угрюмо уставился в большое окно. Разморенные непривычным зноем горожане передвигались по улицам с опаской, короткими перебежками от тени к тени, и выстраивались в длинные очереди у автоматов с газированной водой. Трамвай звякал на рельсовых стыках. А Гришины мысли в это время потерянно бродили по закоулкам сознания.

О самом главном он у Василия опять забыл спросить. Выбила из колеи история с Генсеком. Даже Василию, похоже, она пришлась не по душе. А Грише тем более. Ему теперь и сама Высоте не казалась такой привлекательной, как раньше. Как ни странно, но чем больше Гриша узнавал о Высоте, тем меньше ее понимал. Если раньше Беляков твердо знал, что он здесь как минимум Царь Горы, потом понизил себя в статусе до простого адмирала, то теперь окончательно запутался. Кто он на самом-то деле?..

Не добавила оптимизма и неожиданная встреча с Гольдбергом. Тот нервно прохаживался по коридору общежития и бормотал под нос что-то неразборчивое.

– Не меня ждете, мистер Гольдберг? – окликнул его Беляков.

– О, Гриша! – Лицо Гольдберга осветилось добродушием, но во взгляде промелькнула искорка раздражения. – Я действительно вас жду. Уезжаю к себе в Чикаго. Зашел попрощаться…

Гриша развел руками, как бы в оправдание за свое короткое отсутствие, а сам старательно прислушивался к звукам из-за фанерной двери. Очень хотелось думать, что к приходу Гольдберга фантом уже «сплющился» и не откликнулся на стук в дверь.

– В магазине были? – с участием поинтересовался Гольдберг, внимательно разглядывая Гришины пыльные ботинки.

Беляков автоматически кивнул. И только потом сообразил, что держит в руке авоську с нарезным батоном, консервированной килькой в томате и трехлитровой банкой кваса. И когда успел все это купить?

– Закончилась, Гриша, моя стажировка в СССР, – заохал Гольдберг. – Вы даже себе не представляете, Гриша, как я буду скучать по СССР в этом забитом машинами Чикаго. И по вам, Гриша, буду скучать, и по городу Ленинграду…

Не замолкая ни на секунду, Гольдберг пробежался взглядом по углам и скромно присел на самый краешек кровати.

– Вы что-то ищете? – перебил его Гриша.

Гольдберг осекся и посмотрел на Белякова честными и очень грустными глазами. И была в этих глазах, помимо удивления, вся мировая скорбь.

– Вы, Гриша, меня опять в чем-то подозреваете? Нет, и не пытайтесь убедить меня в обратном, хотя вы еще будете потом вспоминать еврея Гольдберга, который был с вами всегда и во всем честен, я вас уверяю.

Гриша вздохнул.