Если однажды жизнь отнимет тебя у меня... - Тьерри Коэн Страница 36

В почте обнаружилась активная переписка с Луи Дереном и Виктором Жерменом: цифры, отчеты, обсуждение рабочих и коммерческих стратегий, организационные вопросы.

Последние письма Александра и Луи свидетельствовали о конфликте. За три дня до аварии Луи прислал письмо с настойчивой просьбой:

«Алекс, я прошу тебя пересмотреть твою позицию. Ты поступаешь как эгоист. Мы должны вернуться к нашему разговору».

И сразу в голове Габриэля всплыл сон. Или он был реальностью?

Габриэль заглянул и в переписку с Алисией. Его покоробило мальчишество Александра, его легкомыслие, подчас похабщина. Еще он заметил, что в последние недели его двойник стал немного отдаляться от любовницы. Она его за это упрекала, требовала большей близости.

Габриэль вышел из почты и стал просматривать файлы. Среди деловых документов набрел на один с обозначением «персо». Заколебался, чувствуя вину и неловкость, но необходимость — жестокий диктатор, и он его открыл. В конце концов полученная информация может помочь ему лучше ориентироваться в той жизни, которая волей-неволей стала теперь его! Щекотливость нелепа в подобных обстоятельствах. Этот человек украл у него жизнь, а он стесняется заглянуть ему в душу.

Внимание Габриэля привлекла папка с названием: «Настроения». Прочитав первые несколько строк, он понял, что имеет дело с дневником, который Александр начал вести сразу же после рождения Элоди. Он прочитал первые несколько страниц. Радость стать отцом, влюбленность в жену тронули сердце Габриэля. Почему, он и сам не знал. Возможно, потому, что человек, к которому он относился исключительно негативно, проявил светлые стороны своей натуры. Габриэль продолжил читать, понимая, что любовь Александра к Дженне была столь же безоглядна, как и его к Кларе, и, наверное, он был бы так же счастлив стать отцом, если бы жизнь осчастливила его таким подарком.

Глубоко взволнованный, он прочитал и последнюю страницу, написанную накануне катастрофы.

Я замарал свою жизнь. По глупости позволил грязи проникнуть на ее страницы. Смотрю теперь на уродливые пятна и не могу их стереть.

Я жив, но я уже не победитель, я обесточен, я солдат без армии, который бредет, понурив голову, чтобы не видеть потерь и разрушений, понесенных в войне без противника. Я был солдатом и врагом в одном лице. Все эти годы я старался одолеть призраков, называя их успехом и удачей, веря в радость тщеславия, пытаясь наслаждаться бестолковой бессмыслицей. Что мне принесли безвкусные победы? Добычу, которая годится лишь для жадного варвара, обуреваемого жаждой роскоши и бесстыдства.

В свою взрослую жизнь я входил с идеалами, не слишком отчетливыми, но сотканными из благородных чувств. Мне хотелось прожить особенную жизнь, не похожую на ту, которая окружала меня, пока я рос. Я был уверен, что любовь будет смыслом моей жизни, ее началом и концом. Жить, чтобы любить, любить, чтобы жить, — так я тогда себе говорил. Что это было — наивность? Или величие души?

Я разбрасывал свои мечты по всем дорогам, какие попадались мне и по которым я легкомысленно бежал, думая, что расстаюсь с прошлым. Сегодня я понял, что расстался с самим собой. Растратил свои ценности, утратил смысл, ради которого пустился в путь, удовольствия перепутал со счастьем, претензии и амбиции — с гордостью. Я отдалился от жены, от дочери, говоря, что хочу поберечь их. Нет! Я отдалился от них, потому что они остались воплощением моей веры, моих идеалов, которые стали чужими для человека, которым я стал.

Я бы хотел вернуться в прошлое, вновь обрести любовь Дженны, ту нерассуждающую любовь, которая давала нам силы представлять себе жизнь как нескончаемое движение вперед. Иной раз из глубины души — или сердца? — я чувствую, поднимаются тени прошлых чувств. Теперь они мои палачи. Я позволяю им мучить меня до невыносимости, стараясь вспомнить себя, каким я был. Так тень говорит о солнце, боль сожалений свидетельствует о поруганной чистоте.

Но и в объятиях Алисии я бывал счастлив. Мимолетным счастьем, но когда оно вдруг охватывало меня, я вдруг поддавался иллюзии, что возможно опять начать все сначала, пройти еще одну дорогу, не забыв про опыт ошибок. Но я знаю, что это всего лишь иллюзия. Я не люблю Алисию так, как любил Дженну. Я люблюее молодость. Люблю ее за любовь ко мне. Ее молодость помогает мне верить, что я не постарел. Сегодня только Алисия смотрит на меня влюбленным, восхищенным взглядом, полным обещаний и будущего.

Можно ли отредактировать собственную жизнь, поработав над ней, как над рукописью романа? Разорвать странички с неудачной историей и написать другие, не сомневаясь, что теперь умеешь управляться с подводными рифами?

В минуты полного владения собой я не сомневаюсь в ответе. Но я позволяю хмелю взять надо мной верх, и опьянение называю ясновидением.

Все прежнее еще возможно. Но хватит ли у меня сил вернуть его? Осилю ли я принятые решения? Иногда я верю, что осилю, но потом легкомыслие, обида или моя непроходимая глупость вновь толкают меня в объятия Алисии.

Сегодня вечером я непременно поговорю с Дженной. Признаюсь ей в своих ошибках, скажу, как сожалею о них и как хочу начать все сызнова. И если она еще готова меня выслушать, если согласна поддержать меня, мне удастся осуществить задуманное.

Габриэль закрыл компьютер. Зеркало напротив него показало человека, с которым он только что познакомился. Ему показалось, что он видит на его лице след душевных мучений: затаенная неуверенность в глазах говорила о его неуверенности в мире. В них были печаль и тайная стыдливость. Морщинки вокруг глаз, морщины на лбу. Теперь он ясно читал в лице этого человека тревоги, страхи, тоску. А поначалу он показался ему бездумным тупым алкоголиком, варваром, животным.

Теперь Габриэль испытывал сочувствие к Александру, и его удивляло, что он его испытывает. Почему он его испытывает? Потому что живет в его шкуре?

— Ну и как? Искал в кабинете воспоминания? — Дженна стояла в дверях, держась рукой за косяк.

— Да. Но ничего не нашел.

— Я сварила кофе, — сказала она, приглашая его следовать за собой.

В кухне он не сразу решился. Эта история его не касается! И все-таки любопытство взяло верх.

— Что произошло вечером перед аварией?

— То есть?

— Что произошло между нами?

— Ничего особенного. Поссорились.

— Да, но… Из-за чего?

— Ты же знаешь, мы постоянно ссоримся. Из-за всего. Но в этот вечер ты превзошел сам себя.

— Объяснись…

— С самого начала повел себя странно… Сказал, что сожалеешь о своих поступках, что хочешь все исправить, вернуть прошлое, — перечисляла Дженна меланхолично.

— Но это же… хорошо. Разве нет?

— Хорошо, если бы ты ограничился этой своей декларацией. Мне трудно было тебе поверить, но говорил ты искренне. В конце концов ты меня растрогал. Ты вдруг стал таким, каким я тебя знала, — увлеченным, полным надежд, веры в будущее. Я почувствовала себя счастливой, но это был миг, короткий миг. Я готова была простить тебя, забыть свои страдания, ночи, когда я ждала тебя и плакала… Но ты тут же открыл мне истинную причину твоего раскаяния. Можно себе представить, как горько мне стало после такой ослепительной, неслыханной надежды.