Собачья голова - Мортен Рамсланд Страница 36

— Здесь, — раздалось со склона горы напротив дома. Когда Ушастый забрался наверх, то увидел Кнута, который показывал пальцем на судно. Сверху было видно море и большую часть Бергена.

— Кораблик плыть далеко, — сказал Кнут, радостно подпрыгивая, — плыть далеко.

— Да-да, — ответил Ушастый, беря его за руку.

С тех пор как Аскиль впервые взял Кнута с собой, чтобы посмотреть на одно из только что построенных судов, у мальчика появилось маниакальное увлечение кораблями. Да и мама Ранди, страдавшая по ночам кошмарами, в которых судно Круглой Башки тонуло в бурном море, частенько рассказывала Кнуту о полных опасностей плаваниях по океанам.

— Хочу обратно! — сказал Кнут, когда они спускались вниз по склону.

— Да-да, — сказал Ушастый, уводя братишку в дом, где Бьорк стала превозносить старшего сына до небес.

— И что бы мы без тебя делали? — сказала она, погладив гордого спасателя по голове.

«Без меня все пошло бы к чертям», — подумал Ушастый и ушел к себе в комнату изучать монеты.

Малышу Кнуту стало легче убегать из нового дома, но в остальном никто из членов семьи не видел никаких отрицательных сторон переезда, мама и папа, казалось, снова любили друг друга, и в первые выходные в доме царило удивительно приподнятое настроение, но вот настал вечер воскресенья. И Ушастый понял — «и как же я раньше этого не сообразил», переживал он — что дорога к школе и товарищам на Скансене теперь проходит через злосчастный район, где в поисках жертвы бродили вооруженные дубинками толпы врагов.

«Все пошло к чертям, — подумал Ушастый, — да, все пошло к чертям».

Всю ночь он не мог заснуть, обдумывая самые страшные из возможных ситуаций. Перед ним возникало несчастное лицо Турбьорна, когда тот, промокший до нитки, появился после мытья в ледяной воде у плотины Скансен. Ему, например, стало ясно, что если его схватят и запрут в сарае, то не будут класть собачье дерьмо в штаны. Нет, ему мальчишки из вражеского района, по всей видимости, попытаются засунуть какашки в уши. И Ушастый поклялся себе, что больше никто никогда ничего не засунет ему в уши.

На следующий день он позавтракал вместе со всеми и пошел к себе в комнату за школьной сумкой и дубинкой собственного изготовления. Потом поцеловал на прощание Бьорк и вышел из дома, но, пройдя метров пятьдесят, открыл сумку, достал дубинку и пустился бежать так, что остановился только когда, обливаясь потом, оказался перед дверями белой школы. Дорога в школу длиною в несколько километров была преодолена с головокружительной скоростью, он пронесся мимо ватаги опешивших врагов, давно уже не видевших в своем районе ребят со Скансена, пролетел мимо Линды, которую чуть не сбил с ног. «Привет, — закричала она, — ты так торопишься, чтобы поцеловать шар?» Пожилые дамы испуганно шарахались от вооруженного дубиной спринтера, молочник ругался, собаки лаяли, а велосипедисты с сонными лицами чуть не перелетали через руль, когда одиннадцатилетний парнишка с дикой скоростью несся по улицам. Даже когда он оказался в безопасной зоне по другую сторону неблагополучного района, адреналиновые насосы работали на пределе, и лишь добежав до школы, он остановился, обессиленно прислонившись к высокой стене.

— Эй! — услышал он голос старшего учителя Крамера. — Тут тебе не комната отдыха.

— Извините, господин учитель, — простонал Ушастый, на самом деле вполне довольный самим собой и своим забегом. «Может, еще не все пошло к чертям», — подумал он.

В течение следующих недель Ушастый приобрел прекрасную физическую подготовку. Молочники, велосипедисты и пожилые дамы постепенно привыкли к нему, но и остальные, а именно мальчишки вражеского района, тоже привыкли к нему и больше особенно не удивлялись. Иногда в него бросали собачьи какашки на палочке, иногда камешки, а вслед ему кричали:

— Эй! Это Ушастый! Привет, Ушастый! Ты что, заблудился?

— Хочешь, мы с тобой сделаем то же, что с твоим дружком?

— Только посмей еще тут появиться!

Вскоре они уже подкараулили Ушастого за углом, чтобы подставить подножку, когда он проносился мимо. В первый раз, когда он растянулся на животе перед четырьмя местными мальчишками, то мгновенно вскочил на ноги и стал так дико размахивать дубиной, что они отпрянули. Черный Пер, Урод Лайф, Толстый Ханс и Рыжая Свинья стояли вокруг него, загораживая все пути к отступлению.

— Спокойно, — сказал Рыжая Свинья, — мы хотим только поговорить.

— Не выйдет! — заорал Ушастый.

— Нет, выйдет! — ответил Черный Пер.

Ушастый заранее обдумал, что делать в такой ситуации. Он сделал шаг к Рыжей Свинье и угрожающе замахнулся дубинкой, но на того это не произвело никакого впечатления. Однако при этом взгляд Рыжей Свиньи был прикован к дубинке Ушастого — на случай если придется отразить удар.

— Спокойно, — сказал Урод Ханс, когда Ушастый замахнулся дубинкой.

— Спокойно, — повторил Рыжая Свинья, потянувшись за своей дубинкой и оставив незащищенной промежность — на это и рассчитывал Ушастый.

Через секунду, когда суперспринтер сорвался с места и исчез в конце улицы, не дожидаясь реакции Урода Лайфа, Черного Пера и Толстого Ханса, Рыжая Свинья лежал, скорчившись на тротуаре, лицо его побагровело, а в ушах отдавалось эхом его звенящее хозяйство.

— Какой удар! Что, получил, жирный боров? — прокричала Линда, внезапно появившаяся в конце улицы.

К этому времени Бьорк как раз купила двухсотый врачебный роман. Аскиль после длительного перерыва снова вернулся к своим занятиям кубистической живописью на лестнице. Малыш Кнут регулярно разжигал костерки на вершине горы напротив дома, надеясь вступить в контакт с виднеющимися на горизонте судами, а однажды в воскресенье Анне Катрине поднялась на ноги в своем манежике и сделала первый шаг. Бьорк, стиравшая белье, заметила дочь около журнального столика. Анне Катрине стояла, копаясь в пепельнице, и жевала окурок.

Застывшая с охапкой белья Бьорк на мгновение задумалась: похвалить ли ей девочку за то, что она пошла, или поругать за то, что она жует окурок. В этом была вся Бьорк: она не могла не анализировать свое отношение к дочери. Однако на сей раз она не стала особенно размышлять, одежда выпала из рук, и она побежала в переднюю за Аскилем.

— А я что говорил! — воскликнул Аскиль, увидев свою жующую окурок дочь. — С Катрине все в порядке! Просто она не такая быстрая, как другие.

— Как же она выбралась из манежа? — прошептала Бьорк, сжимая руку Аскиля.

— Выпрыгнула. Как жеребенок, — прошептал Аскиль в ответ, и они долго стояли рука об руку, наблюдая за дочерью, — «как самая обычная семейная пара», подумала Бьорк, и комок подступил у нее к горлу, а Анне Катрине вдруг скорчила гримасу и выплюнула окурок на пол, после чего, обернувшись, увидела маму и папу.

— Тю-тю! — сказал Аскиль, неуверенно помахав рукой.

— Она пошла! — повторял он вскоре, сам не узнавая своего голоса, в телефонную трубку ничего не понимающему папе Нильсу, пока мама Ранди не выхватила трубку у старика.