Прощай - прости - Кэти Келли Страница 36

— С мальчиками все будет хорошо, мам. Просто у нас с Майклом как-то разладилось, и мы основательно поцапались. В итоге он временно съехал. Вот и все.

— И все? — требовательно прозвучало в трубке. — Что значит «и все»? Это серьезно? Он ушел навсегда, Эшлин? Не темни!

Эшлин сдалась. Не имело смысла притворяться, будто у них с Майклом небольшая семейная ссора. Лучше уж сказать правду, хоть это и было чертовски больно.

— Слушай, мам, я все расскажу, только не говори отцу, хорошо? — в отчаянии произнесла она.

— Хорошо, любимая, — мягко сказала мама. — Только я должна знать абсолютно все.

Абсолютно все потянуло на час разговора и две чашки чая. У папы точно будет удар, когда он увидит счет за телефон. Хотя он решит, что это Никола вознамерилась разорить его. Пока ее мама заваривала вторую чашку, Эшлин меланхолично размышляла о том, что «Эйриан Телеком» стоило бы ввести специальный тариф на «звонок отчаяния», позволяющий абоненту раз в месяц звонить родственникам без учета времени. Они бы озолотились.

— Ты сделала себе чай, любимая? — спросила мама, поднимая трубку.

— Я решила отказаться от чая и кофе, как ни странно. А на бисквит в шоколаде только украдкой глянула на выходных.

— Молодчина, доченька, — произнесла мама с сомнением, как будто отказ от бисквитов в разгар кризиса казался ей не самым разумным решением.

— Просто я всегда так хотела остановиться, прекратить наконец жрать, — пояснила Эшлин. — Хотела быть стройной, как та девочка, на которой женился Майкл. Но ничего не могла с собой поделать, все время ела и ненавидела себя за это. Какой-то порочный круг, который невозможно было разорвать. А теперь мне совсем не хочется есть, но он уже не увидит этого. — Ее голос дрогнул впервые за весь разговор. — Что теперь будет, ма? Почему все так получилось?

— Не знаю, любимая, — ответила мама. — В жизни часто случаются такие вещи, что сразу и не разберешь, где черное, где белое. Когда мы с твоим отцом поженились, мы знали — что бы ни случилось, это навсегда. Хотя, Господь всемогущий, как мне иногда хотелось развестись! Знаешь, он ведь тяжелый человек, — добавила она. — Теперь все иначе. Все так требовательны к жизни, хотят немедленного счастья. Никто больше не хочет над ним трудиться.

— Я хотела, — разрыдалась наконец Эшлин. — Это он не хотел, ублюдок!

Мама ничего не ответила.

— Ведь он же ублюдок, правда? Скажи! Или это я во всем виновата?!

— Ты не виновата, Эшлин. Просто я не хочу повторять старую ошибку и критиковать Майкла. Однажды твой отец поссорился с бабушкой. Потом они помирились, но он не забыл ни слова из того, что я успела наговорить о ней. Не думаю, что он простил меня за это.

— Думаешь, мы с Майклом тоже помиримся? — прошептала Эшлин с надеждой.

— Кто знает, как все повернется, — дипломатично ответила мама. — Просто не представляю вас порознь. Майкл не дурак. Ему будет не хватать мальчиков и жизни с тобой. Он не сможет просто так все забыть и вычеркнуть из жизни последние двенадцать лет.

— Думаешь? — Эшлин словно опять было десять. Она снова перелазила через забор и порвала зеленое платье. Она ждала, пока мама придет и исправит положение. Исправит все на свете. Мама всегда знала, что сказать. Ее нежный и добрый голос был способен смягчить любой удар. Тонкими, почти незаметными стежками она могла залатать любую дыру, нужными словами унять самые горькие слезы, придать миру опору, когда, казалось, все шло вкривь и вкось. Теперь Эшлин хотела, чтобы она исправила то, что было окончательно разрушено, окончательно, но несправедливо. — Прости, мам, — быстро сказала она. — Я дурацкие вещи спрашиваю. Боже, если я сама не догадываюсь, как все будет, откуда тебе знать.

— Эшлин, я бы и рада сказать, что у вас все образуется, да не могу. Это не решит проблему, тебе придется с этим смириться. Мне действительно жаль, что все так вышло, — вздохнула мама. — Я понимаю, ты хорохоришься, доченька, но будет нелегко. Если б я только знала, чем тебя подбодрить.

— Чем ты меня действительно подбодришь, так это обещанием, что отец ничего не узнает, — попросила Эшлин.

— Твой отец не такой плохой… — преданно начала Этна.

— Мам, — перебила Эшлин, — он преисполнится желчи, и — ты же знаешь его — во всем обвинит исключительно меня. Сейчас я бы, пожалуй, обошлась без такого заключения. Я имею в виду, надо бы морально окрепнуть и найти работу, для начала. Мне потребуется на это раз в десять больше уверенности в себе, чем я имею сейчас, — устало произнесла она. — Весь этот кошмар мне уже ночами снится. Что, если я не справлюсь?

— Не глупи, Эшлин, — голос матери стал тверд, как гранит. — Последние десять лет на тебе висело домашнее хозяйство, и все работало, как часы. К тому же ты не боишься запачкать руки. Так что не вздумай говорить, будто тебя пугает офисная работа. Она не должна тебя путать. Не годится это.

Ну вот, опять. Кто-то считал, что она суперженщина. У нее что, особая способность — внушать людям, будто она на что-то годится? Или — чего, правда, никак не могло быть, — они и в самом деле так считали? Какая жалость, что Майкл не относился к их числу.